Князь с отвращением перелистал еще несколько страниц: «Император России вышел в 7 часов вечера со своим адъютантом. Предполагается, что он отправился с визитами. Каждое утро ему доставляют лед для умывания лица. В десять вечера он покинул Хофбург через запасную дверь и поехал во дворец графа Разумовского. Вошел он в него через потайную дверь».
Меттерних посмотрел на барона.
— Зачем он поехал туда?
— Не имею представления. Он часто бывает у своего посла, в этом нет ничего необычного.
— Один? Через запасную дверь? — Князь задумался.
— Я все узнаю, — пообещал барон.
Он выглядел угрюмым и обиженным; презрительное отношение князя к его докладам задело его. И вдруг он оживился:
— Кто-то еще приезжал вчера к Разумовскому… Дайте вспомнить… Да, это была графиня Ванда Шонберн, которая только появилась в Вене. Кажется, я еще не докладывал вам о ней. На прошедшем маскараде она танцевала с царем, и, говорят, Александр уделил ей особое внимание.
— Так… — Князь улыбнулся.
— Где-то есть донесение о ней, — продолжал барон, перелистывая бумаги. — Она остановилась у баронессы Валузен. Никто не предупреждал о ее приезде, но баронесса повсюду сопровождает ее и представляет как дочь своей давней подруги.
Барон достал один из листков досье и положил на письменный стол.
— Вот, пожалуйста… Графиня Ванда Шонберн приехала во дворец графа Разумовского около десяти часов вечера. Пробыла там три четверти часа и отправилась в замок баронессы Валузен, — доложил барон и вдруг заметил: — Время совпадает.
— Да, действительно. — Князь сделал вид, что удивился.
— Вас это не интересует?
— Пожалуй, нет.
— Я доставлю донесения завтра, — вздохнул барон.
— Пожалуйста, только если они будут стоить этого. Вынужден напомнить вам, что я слишком занят, чтобы терять время на чепуху.
Барон Хагер собрал свои бумаги и откланялся. Меттерних подошел к окну и распахнул его: казалось, он хотел проветрить комнату после посещения барона.
Князь даже не скрывал своего отвращения к Хагеру. Прекрасно зная, что его информация бывает иногда полезной и своевременной, он не мог изменить себя. Ему казалось, что сама работа барона — вынюхивать чужие секреты — наложила отпечаток на его внешность, и один вид его вызывал в нем раздражение.
Все еще стоя у окна, он почувствовал движение за спиной. В комнату вошел слуга с золотым подносом, на котором лежала записка. Всего несколько слов: «Пожалуйста, я должна увидеть вас!»
Князь послал за своим доверенным секретарем, дал ему указания и, подойдя к камину, швырнул записку в огонь. Некоторое время он смотрел на пламя, чтобы убедиться, что от бумаги не осталось и следа.
У него не было другого выхода. Хотелось бы надеяться, что хоть в собственном доме он обезопасил себя от Хагера, однако такой уверенности у князя не было. Даже если император и не давал указаний следить за своим министром, барон будет делать это по собственной инициативе и не упустит случая пополнить свое досье.
Князь также знал и то, что не устраивает барона больше всего — его неинформированность о тайных заседаниях конгресса.
Когда записка сгорела дотла, князь приказал подать лошадь.
День был прекрасный. Яркое солнце и холодный ветер оживляли лица прохожих, заполнивших улицы столицы.
Меттерниха сопровождал только грум, который служил у него всю жизнь и которому князь доверял, как самому себе.
Лошади бежали резво, и вскоре всадники уже не слышали городского шума. Они ехали по пустынным дорожкам зимнего леса. Опавшие листья, как ковер, заглушали стук копыт. Голые ветви потрескивали на морозе. Совсем иные звуки раздаются здесь с весны до осени. Венский лес — место любви, свиданий, встреч и расставаний, он дарит счастье!
Сегодня здесь не было ни души. Наконец они подъехали к маленькой часовне в глубине леса, почти незаметной из-за деревьев, и увидели человека, державшего лошадь за поводья. Князь узнал его.
— Как здоровье, Иосиф?
— Прекрасно. Спасибо, ваше высочество.
— Вы уже служите у баронессы, как я велел?
— Да, ваше высочество. Меня наняли конюхом, а брата — лакеем.
— Отлично. Ваша служба будет оценена по достоинству.
Князь спешился и, оставив лошадь своему слуге, направился по усыпанной листьями тропинке к часовне. Как он и предполагал, Ванда уже ждала его. Она была очаровательна в бархатном зеленом костюме для верховой езды. Увидев князя, она поспешила навстречу.
— Вы очень добры, ваше высочество. Мне не хотелось беспокоить вас, но я должна поговорить с вами.
— Вы хотите что-то сообщить мне? Давайте присядем.
Вокруг часовни стояли деревянные скамейки, где летом влюбленные назначали свидания. Только стены были немыми свидетелями их пылких чувств, сколько имен и тайных знаков было на них!
Ванда присела на скамью и, аккуратнорасправив складки костюма, с нетерпением взглянула на князя.
— Я хотела вас видеть, потому что встречалась с царем, — начала она.
— Да, я знаю. Вы танцевали с ним на празднике, а вчера виделись у графа Разумовского.
— Вы знаете?! — воскликнула она.
— Конечно, — подтвердил он. — Что случилось?
— А я позвала вас, чтобы сказать об этом. — Ванда слегка нахмурилась и отвела взгляд.
— Может быть, царь говорил что-то важное? — Князь попытался подсказать ей.
— Я… не думаю, — чуть запинаясь, проговорила Ванда. — Но я хотела сказать вам о другом… Мне кажется, он доверяет мне и относится как к другу.
— И что же?
— Я хочу объяснить… Разве вы не понимаете, в каком положении я оказалась!
— Что касается вашего положения, то вы достигли очень многого, — улыбнулся Меттерних. — К сожалению, я еще не успел вас поздравить.
— Пожалуйста, не делайте этого, — прервала его Ванда. — Мне нечем гордиться. Я лишь танцевала с царем, как вы хотели. И… он был очень добр!
— Тогда что же произошло? Ванда нерешительно помолчала.
— Мы долго беседовали. Он обещал починить мой веер, из-за которого мы и познакомились: он нечаянно наступил на него и сломал.
— Прекрасный повод для знакомства, — одобрил князь. — Вы умница!
— О нет, не нужно меня хвалить!
— Продолжайте, пожалуйста.
— Вчера вечером мне доставили новый веер и записку без подписи о том, что около десяти за мной приедет карета. Меня привезли во дворец графа Разумовского. Царь ждал меня.
— Где он ждал вас?
— В маленькой гостиной на втором этаже. Дворец так велик, что я даже не ориентируюсь в нем.