В ее голосе звучал неподдельный энтузиазм.
Принц тихо сказал:
— Я понимаю, что вы здесь ненадолго, и постараюсь, чтобы ни одна минута вашего времени не пропала бы даром. Днем я отвезу вас в Парфенон.
Авила радостно вскрикнула:
— Я видела его с палубы корабля! В своих мечтах я представляла его именно таким.
— Мы отправимся туда, как только закончим обед, — пообещал ей принц. — Но вы должны запомнить, что в Афинах никто никогда не торопится.
Он улыбнулся и добавил:
— Женщины прогуливаются медленно и грациозно, а мужчины сидят в кафе и передают друг другу сплетни.
Авила рассмеялась:
— Но мне придется торопиться. Иначе как я успею осмотреть все, что хочу, до того, как корабль увезет меня обратно в Англию.
— У меня есть такое подозрение, что для вас приготовлено много выступлений. Если позволите, я распоряжусь, чтобы их зачитали не сейчас, а вечером после ужина. Тогда будет уже довольно темно, чтобы осматривать афинские достопримечательности.
— Конечно! Давайте так и сделаем! — согласилась Авила.
Она испытывала такое воодушевление, что не могла дождаться конца обеда, хотя подаваемые закуски были просто великолепны.
Как они и условились, принц распорядился, чтобы все выступления были перенесены на вечер.
— Ее высочество пожелали осмотреть сразу всю страну, но так как это невозможно, я постараюсь провезти ее по самым интересным местам до того, как ей придется уезжать, — объяснил он послу.
Послу пришлось согласиться.
Наконец-то, даже быстрее, чем ожидала Авила, они покинули посольство и отправились в открытом кабриолете по дороге, ведущей к Акрополю.
Леди Бедстоун пришлось отправиться с ними.
Однако Авила шепотом предложила ей остаться в кабриолете и не утомлять себя прогулкой к вершине Акрополя — Парфенону.
Это предложение очень обрадовало леди Бедстоун. Авила подозревала, что плотный обед сморит старую леди и той захочется немного отдохнуть.
Лошади довезли карету до главного портала Акрополя и остановились. Принц легко спрыгнул с подножки и предложил Авиле руку и вновь она почувствована эту странную вибрирующую волну, которая каким-то невероятным образом связывала их с принцем.
Парфенон оказался еще более великолепным и впечатляющим, чем она могла себе представить.
Казалось, он возвышается над горой подобно огромному фрегату с развевающимися по ветру парусами.
— Именно так я это всегда себе представлял, — тихо сказал принц.
Она повернула голову, чтобы взглянуть на него:
— Вы читаете мои мысли!
— Сегодня за обедом я почувствовал, что это в моих силах, — сказал принц. — Не знаю, как это можно объяснить, да и надо ли?
Он как-то странно взглянул на Авилу.
Чтобы как-то избавиться от смущения, она принялась засыпать его вопросами.
Он рассказал ей, как мраморные элементы Парфенона были выкрашены в различные цвета: голубой, красный и золотой.
— Сегодня он выглядит таким же, каким видели его наши предки в 438 году до новой эры, когда он был только выстроен, — сказал принц.
Пока они прогуливались среди колонн, он цитировал ей Перикла, и время летело незаметно.
— Как все-таки удивителен Парфенон, — сказал принц. — Когда я думаю о нем, это согревает мне сердце, когда я смотрю на него, мои глаза отдыхают.
— Вы совершенно правы, — ответила Авила, — но иногда, при виде этого великолепия, я не могу не чувствовать себя маленькой и незначительной.
— Ничто в мире не сможет сделать вас маленькой и незначительной, — сказал принц.
Затем они отправились осматривать Эрехтейон, шесть колонн которого были выполнены в форме статуй, изображающих прекрасных дев-кариатид. Как объяснил принц, кариатида по-гречески — это жительница небольшого местечка Кариар.
Статуи застыли в причудливых движениях ритуального танца, который когда-то были призваны исполнять эти девушки.
Авиле показалось, что было что-то одновременно прекрасное и загадочное в этих движениях.
Сам же Эрехтейон вызывал у нее странное ощущение умиротворения.
Вдруг она почувствовала, что принц смотрит на нее.
И уже в который раз он заговорил о том, о чем она только что думала:
— Именно здесь хранился священный плащ богини Афины.
— О! Как бы я хотела ее увидеть! Вы только представьте себе!
— Мне не надо представлять, я уже ее вижу.
Авила удивленно взглянула на него. Но, поняв, что он говорил о ней, смущенно покраснела.
— Это место будто создано для вас, — воодушевленно продолжал принц. Если Парфенон — олицетворение мужественности, то Эрехтейон поистине заключает в себе женское начало. Вы можете смеяться, но я чувствую, что когда-то вы уже освятили это место своим присутствием. Вы такое же дитя света, как и Афина.
Авила поняла, что не дышала, пока принц говорил.
Она с трудом могла поверить, что кто-то говорил ей о том, о чем она давно думала, о чем мечтала.
Всегда, когда она читала легенды о богах и богинях, она представляла себя на их месте.
Поэтому для Авилы сравнение с Афиной было самым лучшим комплиментом.
Более того, она чувствовала себя крайне польщенной еще и потому, что была уверена: то, что принц сравнил ее с богиней своей страны, было в его устах высшей похвалой.
Принц же тихо продолжал:
— Вы и представить себе не можете, как много значила Афина для древних греков, с какими противоречиями было связано служение этой богине.
По мере того как он продолжал, его голос становился все глуше:
— Предания говорят об Афине-воительнице с копьем в руках, об Афине-спутнице, Афине — г хранительнице домашнего очага. Она была также Непорочной Девой Афиной, охранявшей город, чтобы никто не мог его осквернить.
— Вы так красиво об этом рассказываете, — еле слышно произнесла Авила.
Принц сделал паузу и затем продолжил:
— Афина известна так же, как богиня любви, а девы, статуями которых мы только что восхищались, считаются ее жрицами.
Он взглянул на Авилу и добавил:
— Теперь я знаю, почему меня всегда больше тянуло в Эрехтейон, чем в Парфенон.
Авила подумала, что, если он сейчас добавит что-то еще, это может испортить всю прелесть сказанного ранее.
Она медленно пошла к карете. Принц молча шел с ней рядом.
Авиле показалось, что он вновь прочел ее мысли.
«Как же такое возможно?»— мысленно спросила она себя.