В Соединенном Королевстве преемник пэра или барона наследует не только титул, но и дом предков и семейные богатства.
Право первородства, на основании которого старший сын в семье наследует практически все движимое и недвижимое имущество, было учреждено с целью сохранения в роду поместий и прочих фамильных богатств. Таким образом, картины, мебель, серебро и прочие семейные ценности переходят к правопреемнику без права продажи.
Обычно титул переходит только по мужской линии, так что если у главы семейства нет сына, то наследником считается ближайший родственник мужского пола. Но в некоторых древних династиях английских и шотландских пэров в случае отсутствия родственников по мужской линии наследовать титул и имущество могут и женщины. Но это возможно лишь тогда, когда такое право было им официально предоставлено в момент основания данной династической линии.
1827 год
Герцог Бакхерст остановил упряжку рысаков у роскошного подъезда своего дома на Парк-Лейн.
Затем он достал часы из кармана жилета и удовлетворенно отметил:
— Один час пятьдесят две минуты! Пожалуй, это рекорд, а, Джим?!
— На две минуты быстрее, чем в прошлый раз, ваша светлость, — подтвердил Джим, сидевший сзади.
С улыбкой на обычно плотно сжатых губах герцог ступил на красную ковровую дорожку, поспешно расстеленную на ступеньках двумя слугами в белых париках и особенных, отличающих лакеев герцогского дома от прочих, ливреях.
Герцог прошел в отделанный мрамором холл с великолепной парадной лестницей, двумя крыльями выходящей на второй этаж, где дворецкий принял у него шляпу и перчатки для верховой езды.
— Маркиза и леди Брендон в салоне, ваша светлость, — почтительно сообщил он.
— Проклятие! — пробормотал герцог.
Он уже собирался повернуть в противоположном направлении, как позади него послышались шаги, и в открытую дверь вошел его зять, маркиз Холл.
— Хэлло, Бак, я вижу, ты приехал! — воскликнул маркиз.
— Что происходит? — осведомился герцог, — Тайное совещание членов семьи?
— Боюсь, что так, — ответил маркиз. Герцог поджал губы. Затем он заметил:
— Скажи моим сестрам, что я вернулся и скоро приду, Артур, и постарайся, чтобы шампанское привело их в более приятное расположение духа, нежели то, в котором, по моим предположениям, они находятся сейчас.
Маркиз Холл, против ожидания, даже не улыбнулся, а с серьезной миной отправился в салон, герцог же пошел наверх, к себе.
Когда он находился в загородном поместье, ему сообщили, что сестры хотят увидеться с ним, и он был готов к тому, что они, как обычно, станут укорять его за скверное поведение.
Хотя Бакхерст считал себя уже вполне совершеннолетним, чтобы самому заботиться о своих делах, он по опыту знал, что ему не избежать долгих нотаций.
Сестры герцога были старше его, и когда он появился на свет — долгожданный первенец своего отца, — его, по общему мнению, ужасно избаловали еще с колыбели.
Естественно, и сестры приложили к этому немало усилий, а когда он вырос, эту работу завершили многочисленные прелестницы, заигрывавшие с ним, угождавшие каждой его прихоти и готовые не только отдать ему свои сердца, но и пожертвовать репутациями.
И поскольку он был потрясающе красив, богат и знатен, неудивительно, что он был не просто испорчен, но имел репутацию настоящего распутника, что сделало его имя в обществе притчей во языцех.
Его похождения служили неисчерпаемой темой для сплетников, он стал героем карикатурных изображений, и редко можно было открыть газету и не обнаружить его имени в какой-нибудь заметке; чернь же рассматривала его как героя, достойного восхищения, зависти и аплодисментов.
Когда он появился на конных бегах, ему рукоплескали больше, чем самому королю, что неудивительно, а когда герцог ехал по Пиккадилли, им восхищался не только бомонд, но и каждый подметальщик.
— Он не только спортсмен, но и настоящий мужчина! — однажды во всеуслышание заметил один кучер, обобщив причины привлекательности фигуры герцога.
По мнению тех, кто мнил себя столпами общества, ему было суждено большое будущее.
Его любовные связи, с каждым годом умножавшиеся, всегда носили скандальный оттенок, и матери впервые выведенных в свет девиц, несмотря на стремление заполучить в зятья видного аристократа, держали своих дочерей от него подальше, опасаясь позора. Эти предосторожности были излишними, ибо герцог не интересовался девушками, предпочитая им искушенных женщин, чьи мужья были либо слишком смирными, либо слишком трусливыми, чтобы вступать с ним единоборство. Зато членов герцогского семейства постоянно беспокоили слухи о его поведении, и беспокойство их все более усугублялось, так как в свои тридцать четыре года он, казалось, и не думал жениться и производить, как положено, на свет наследника титула и поместий.
Снимая дорожный костюм, Бакхерст с циничной ухмылкой думал о том, что как только спустится вниз, то непременно услышит обычные нудные уговоры жениться и начать наконец нормальную жизнь.
— С какой стати? — воскликнул он, и его камердинер Иейтс, служивший у него уже много лет, не ответил, зная, что герцог разговаривает не с ним, а сам с собой.
— Завтра я еду в Ньюмаркет, — сказал герцог, — ты должен быть там к моему приезду, так что тебе лучше выехать в бричке заранее.
— Я ожидал этого, ваша светлость, — ответил Иейтс, — и все подготовил.
— Хорошо!
Однако, покидая свои покои и неторопливо спускаясь по лестнице, герцог думал совсем о другом.
Трудно было выглядеть более красивым и импозантным, чем он. Хотя его крайне раздражало, если его называли «денди» или bean [1] , спокойнее же всего он относился к своему школьному прозвищу — Бак.
Разница между Бакхерстом и теми, кто раболепно стремился не отставать от моды, заключалась в том, что одежда идеально сидела на нем, как будто он с ней сросся. В то же время ни у кого не было более мастерски и более элегантно завязанных галстуков, и Иейтсу было хорошо известно, что блеску ботфортов его хозяина завидовали все другие камердинеры.
Герцог вышел в холл и, когда через открытую дверь парадной увидел солнечное небо и шевелящиеся от дуновения весеннего ветерка молодые листья деревьев в Гайд-парке, неожиданно почувствовал острое желание вернуться в загородное поместье и не встречаться с родственниками, ожидавшими его.
Что он не любил больше всего на свете, так это сестринские упреки и обвинения.