Она молилась так усердно, что, казалось, невидимые волны распространяются от нее и касаются рыцаря на каменной плите.
Затем ей показалось, что наступит день, когда она выиграет свою битву так же, как выиграл он.
И теперь, глядя на спящего мужа, Сэмела почувствовала желание вновь помолиться.
Возможно, поскольку они находились так близко друг от друга, Бог еще лучше понял, как сильно она нуждается в любви своего супруга.
И тогда, как она всегда поступала, девушка встала на колени, сложила руки в молитвенном экстазе и закрыла глаза.
«Прошу тебя, Боже, прошу…»
Она почувствовала, что все ее существо возносится к небу, стремясь к любви, о которой она мечтала, и нет нужды облекать молитву в слова.
Ей казалось, что волны, идущие от нее к Богу, имеют физическую, телесную оболочку.
И лишь когда она почувствовала, что вознесла свое сердце и душу к трону Господнему, взывая о любви, в которой так нуждалась, она открыла глаза.
Лицо герцога склонилась над ней, и его глаза изумленно смотрели на нее.
Сэмела вошла в парадное, и старый дворецкий поспешил к ней навстречу.
— Хорошо ли прогулялись, ваша светлость? Какой славный денек для прогулки!
— Да, день сегодня прекрасный, Хигсон.
— Но вашей светлости не стоит ходить слишком далеко. Вы так много сил потратили на уход за его светлостью, что вам следует поберечь себя.
Сэмела улыбнулась: Хигсон заботился о ней, как заботилась бы няня. Так же вели себя по отношению к ней и все пожилые слуги в доме: словно она дитя, за которым нужно ухаживать, которое надо баловать и оберегать от излишней работы.
Все это было для нее так необычно. Ведь дома она привыкла делать и решать все сама и сталкиваться со столькими трудностями в ведении хозяйства. Теперь ей иногда казалось, что она снова вернулась в детство.
— Его светлость спустился?
— Вот-вот сойдет вниз по боковой лестнице, где ему удобнее держаться за перила.
— Сегодня ему нужно побольше отдыхать, — заметила Сэмела вполголоса, словно говорила самой себе, и добавила: — Завтра, если его светлость будет в силах, мы совершим прогулку верхом.
— Я знаю, что это доставит вам большое удовольствие, — сказал Хигсон. — Никто не может сравниться с его светлостью, когда он сидит на коне.
Сэмела улыбалась, зная это не хуже дворецкого.
— Я мечтаю о завтрашней прогулке, — призналась она, — но я не захватила из дома свой хлыст.
Она не стала объяснять, что ей было бы стыдно за старый, отслуживший свое хлыст.
— Ничего страшного, ваша светлость. Здесь есть несколько хлыстов, которых вы, вероятно, не видели.
И он прошел в чулан под лестницей, где на мраморном столике лежали рядком множество разных хлыстов.
Сэмела ахнула, увидев такое разнообразие. Потом она протянула руку к самому красивому из них, с полированной ручкой, но Хигсон поспешно сказал:
— Это единственный хлыст, который вам не следует брать, ваша светлость.
— Почему? — удивилась она.
— Его светлость привез его из Индии, где, насколько мне известно, он был подарен ему магараджей.
— Из Индии?
Хлыст был тонкий и крученый, ручка была сделана из золота и инкрустирована небольшими драгоценными камнями.
— Да, конечно, такую ценную вещь нельзя использовать в качестве обычного хлыста.
— Дело не в этом, — ответил Хигсон. — Позвольте, я вам покажу, ваша светлость.
И он поднял хлыст и нажал маленькую кнопку на рукоятке, отчего из нее, как из ножен, выскользнула длинная острая рапира, весьма опасная на вид.
— Магараджа подарил этот хлыст его светлости, — пояснил Хигсон, — в качестве оружия, чтобы герцогу было чем обороняться, когда он ездил через джунгли.
Сэмела как наяву увидела мужа, умело применяющего это грозное оружие против кобры, соскользнувшей с ветки дерева, или против хищника, напавшего на него.
Хигсон вложил рапиру обратно в рукоятку и взял со стола другой хлыст.
— Вот этот вполне вам подойдет, ваша светлость.
— Конечно. По правде говоря, я никогда не пользуюсь хлыстом без нужды, хотя, конечно, полагается иметь его с собой.
— Уверен, что любая лошадь подчинится вам без насилия, ваша светлость, — заметил дворецкий, и в его голосе вновь прозвучала заботливая нотка, заставившая Сэмелу улыбнуться.
Затем, торопясь найти мужа, она быстро прошла через холл в его личную гостиную.
Стены этой прекрасной комнаты были сплошь увешаны портретами Бакхерстов — самыми ценными полотнами из всей коллекции картин в доме.
Но, войдя в гостиную, она видела только герцога, который сидел в кресле у окна и выглядел исключительно красивым в облегающих панталонах бордового цвета, визитке и высоко подвязанном сложным узлом галстуке.
Она так быстро подбежала к нему, что Бакхерст не мог не улыбнуться.
— Как вы сегодня? Вы не устали?
— Я чувствую себя как обычно. И с сегодняшнего дня не хочу ничего больше слышать о своем здоровье. От этого слова, смею вас заверить, у меня сразу портится настроение!
— Те, кто вас любит, не могут не интересоваться вашим самочувствием.
Герцог посмотрел на нее, и у него мелькнула мысль, что для Сэмелы слово «любовь» имеет совершенно иное значение, нежели то, которое придавали ему женщины, прежде объяснявшиеся ему в своих чувствах. Но сейчас ему не хотелось думать о них.
— Обед будет готов через минуту, а потом мы обсудим, чем будем заниматься днем. Я подумала, если вы не возражаете, не посмотреть ли нам расцветающие орхидеи в вашей оранжерее.
— С удовольствием. Странно, почему я сам не подумал об этом.
— Мне никогда не надоедает наблюдать их цветение, — сказала Сэмела. — Они так прекрасны! Но лучше я помолчу, пусть это будет для вас сюрпризом.
Герцог улыбнулся.
— До вас я даже не представлял сколько сюрпризов имеется в моем доме, и думаю, вы немало нашли их и в саду.
— Конечно. Я не мыслила себе, что на земле может быть такое замечательное место! Мне кажется, что это похоже на райские кущи.
Бакхерст снова не смог сдержать улыбки.
— Когда я впервые увидел вас, мне показалось, что это ангел спустился с небес. Так что райские кущи, должно быть, привычное для вас место обитания.
— Вы это серьезно? К моему разочарованию, многие говорят, что у меня ужасно юный вид! Они забывают, что рано или поздно я должна буду постареть.