Мимо проносились утес за утесом, гряда за грядой, и исчезали сзади, и вот уже с южной стороны показалась череда долин. Вдалеке виднелись леса и луга, и вскоре Алюз Ифигения показала на что-то вроде беспорядочной россыпи скал, прилепившихся к почти отвесному обрыву.
– Поселок тадоскоев. Мы им кажемся какой-то сказочной птицей.
– До тех пор, пока нас не подстрелят.
– Они пользуются только валунами, которые скатывают сверху на своих врагов, а на охоте – луками и пращами.
Герсен тем не менее обошел поселок стороной, резко свернув к противоположной, почти отвесной стене ущелья, поверхность которой показалась ему удивительно бугристой и выщербленной. Только менее, чем в ста метрах от этой стены, до него дошло, что он быстро приближается к другому селению, с невероятным риском цеплявшемуся к бесплодным скалам. В поле зрения промелькнуло несколько темных фигур. Какой-то мужчина на крыше целился из оружия. Герсен выругался, резко свернул в сторону. Однако короткая острая металлическая игла прошила переднюю часть корпуса ялика. Ялик сильно тряхнуло, он накренился, затем начал терять высоту.
Алюз Ифигения громко вскрикнула, Герсен что-то прошипел сквозь плотно стиснутые зубы. Не прошло и двух часов пребывания на Фамбере, как их уже постигла беда!
– Выведены из строя передние подъемные винты, – сказал он, пытаясь сохранить спокойствие. – Не бойтесь, нам ничто не угрожает. Мы вернемся на корабль.
Но это оказалось явно невозможным – ялик завис под угрожающим углом к горизонту, поддерживаемый в воздухе только центральным и задним винтами.
– Придется сесть, – сказал Герсен. – Может быть, мне удастся устранить повреждение… Как мне показалось, вы сказали, что у этих людей нет никакого оружия.
– Это, должно быть, арбалет, отобранный у Кокора Хеккуса. У меня нет никакого другого объяснения. Я так огорчена.
– Вы нисколько не виноваты в этом. – Герсен все свое внимание сосредоточил на управлении яликом, пытаясь удерживать его под таким углом, чтобы еще имелась хоть какая-то тяга, позволяющая дотянуть до любого приемлемого для посадки места. В самый последний момент он выключил задние турбины, врубил на полную мощность тянущий двигатель и на какое-то мгновение выравнял ялик, благодаря чему посадка на покрытый гравием уступ в пятнадцати метрах над рекой получилась достаточно мягкой.
Из ялика Герсен выбирался на негнущихся ногах. При виде причиненных ялику повреждений сердце его совсем упало.
– Что-нибудь серьезное? – встревоженно спросила Алюз Ифигения.
– Очень. На корабль можно будет вернуться только в том случае, если удастся сдвинуть центральный винт вперед или каким-нибудь иным образом устранить дифферент при полете… Что ж, за дело.
Он извлек стандартный набор инструментов, которым комплектовался каждый ялик, и принялся за работу. Быстро пробежал час. Солнце прошло зенит и стало клониться к западу. В долине потемнело, все больше сгущались синие тени. Одновременно с этим пахнуло промозглым воздухом, наполненным запахом снега и влажных камней. Вдруг Алюз Ифигения потянула Герсена за руку.
– Скорее! Прячьтесь! Тадоскои.
Ничего толком не поняв, Герсен все же позволил девушке затащить себя в расщелину между скалами. Мгновеньем позже взору его представилось самое странное за всю его жизнь зрелище. По долине спускались от двадцати до тридцати гигантских многоножек, на каждой из которых размещалось по пять человек. Многоножки, как сразу же заметил Герсен, внешне почти не отличались от сооруженного Пэтчем форта, только были гораздо меньших размеров. Наездники – все как на подбор, один страшнее другого, очень мускулистые мужчины с темно-бордовой лоснящейся кожей. У них были колючие, холодные глаза, плотно сомкнутые губы, большие крючковатые носы, грубая одежда из черной кожи, шлемы – из такой же кожи и грубо обработанного железа. Каждый вооружен копьем, боевым топором и кинжалом.
При виде поврежденного ялика весь отряд в изумлении остановился.
– По крайней мере, они не посланы специально для того, чтобы захватить нас, – прошептал Герсен.
Алюз Ифигения промолчала и только еще ближе пододвинулась к нему. Однако даже в столь крайних обстоятельствах сама мысль о возможности соприкосновения их тел вызвала у Герсена волнующий трепет.
Тадоскои окружили ялик. Часть их спешилась и стала переговариваться на грубом, почти нечленораздельном наречии. Затем они начали обшаривать всю долину сверху донизу. Еще несколько секунд, и кто-то из них додумается обследовать расщелину.
– Оставайтесь здесь, а я попробую отвлечь их, – прошептал Герсен Алюз Ифигении, после чего вышел вперед, заложив большие пальцы за увешанную оружием портупею. На какое-то мгновение воины опешили и просто глядели на Герсена, затем вперед вышел воин в несколько более замысловатом шлеме, чем у других. Он заговорил: произносимые им слова грубо грохотали, как мельничные жернова, и хотя, по всей вероятности, своим источником имели древний всеобщий праязык, Герсен так ничего и не понял из всего, что он сказал. Глаза вождя – таким, судя по всему, было его положение в отряде – скользнули мимо Герсена, и в них снова вспыхнул огонь изумления. Это вышла из расщелины Алюз Ифигения и сразу же обратилась к вождю на языке, в какой-то мере родственном языку тадоскоев. Вождь не замедлил ей ответить. Остальные воины продолжали сидеть неподвижно. Никогда еще не доводилось Герсену видеть картины более зловещей несмотря на всю ее театральность.
Алюз Ифигения повернулась к Герсену:
– Я сказала ему, что мы – враги Кокора Хеккуса, что мы прибыли сюда из очень далекого мира, чтобы убить его. Вождь говорит, что они готовят набег, что вскоре соединятся с другими отрядами и что все вместе намерены напасть на Аглабат.
Герсен еще раз окинул вождя оценивающим взглядом.
– Спросите у него, может ли он обеспечить нас средствами доставки к нашему кораблю. Я хорошо заплачу ему.
Алюз Ифигения заговорила. Вождь только промычал что-то, свирепо ухмыляясь, затем заговорил. Алюз Ифигения тут же перевела его слова.
– Он отказывается. Весь отряд даже не помышляет ни о чем другом, кроме этого грандиозного набега. Он говорит, что если мы хотим, то тоже можем присоединиться к участникам набега. Я ответила ему, что вы предпочитаете отремонтировать механическую птицу.
Вождь снова заговорил. Герсен уловил, что слово «дназд» он употребил несколько раз. Алюз Ифигения – почему-то не сразу, что показалось несколько странным – повернулась к Герсену.
– Он говорит, что нам не дожить до утра, что нас умертвит дназд.
– А что же это такое «дназд»?
– Это огромное дикое животное. Эта местность как раз и называется Ущельем Дназда.
Снова раздался монотонный грохот голоса вождя. Ухо Герсена, привыкшее извлекать смысл из тысячи и одного диалектов или вариантов универсального языка, начало постигать общую тональность хриплого, гортанного говора вождя. Он, несмотря на угрожающее звучание своих слов, похоже, не был настроен враждебно по отношению к незнакомцам. Герсен сообразил, что для такого отряда воинов разделаться с беспомощными путниками означало только уронить собственное достоинство. «Вы говорите, что вы – враги Кокора Хеккуса», таким, похоже, был смысл его слов. «В таком случае мужчина должен стремиться присоединиться к вооруженному отряду – если, так сказать, он настоящий воин, несмотря на его нездоровую бледность».