Сюда, в Россию, он приехал после крупной ссоры, в ходе которой Коваль снова выкинула его из дома, заявив, что больше не желает иметь с ним ничего общего. Причина, как всегда, была – Марина все чаще стала прикладываться к бутылке с текилой. «Тоска по родине», – объясняла она сыну, но Женьку такого рода объяснения, естественно, не устраивали. Он вообще считал, что ребенку незачем видеть подобные картины – из-за этого, собственно, и произошел скандал. И случилось еще кое-что. Собственно, именно это «кое-что» и явилось пусковым моментом ссоры, а вовсе не любовь Коваль к текиле – это Хохол приплюсовал уже «до кучи», так сказать. На самом же деле его неугомонная супруга решила положить конец бесконечным домогательствам Гришки Беса, а для этого улеглась в клинику пластической хирургии. Хохол бесновался, орал и угрожал, но Марина не обращала внимания, а устав, просто выставила его.
«Для чего я пошла на это? К чему? Я все равно никогда не смогу вернуться домой насовсем. Никогда. Меня там никто не ждет. Более того – меня там не хотят видеть как раз те, на чью помощь я только и могу рассчитывать. Те, кому я доверилась, открылась. Те, кто не должен был предать, сделали это первыми».
Она встает, закуривает, чуть приоткрыв окно. Курить нельзя – врач категорически запретил, но когда ее пугали или останавливали запреты? Если бы это было так, многих проблем в ее жизни никогда бы не было. Табачный дым сладко щекочет ноздри, хочется чихнуть и почесать кончик носа, но нельзя – сплошной слой марли мешает. Она прикасается кончиками пальцев к повязке и морщится. Ноющая боль стала постоянным спутником, кажется, что хуже этого ничего не бывает. Все лицо словно стянуто, болит и чешется. Вот уже почти два месяца она здесь, и боль за это время стала почти привычной, и даже странно, когда ничего не болит.
– Всегда мои авантюры были сопряжены с физическими страданиями, – бормочет она вполголоса, выбрасывая окурок прямо за окно в стерильный больничный садик. – Ну, ничего, это временно.
Маша шла по грязному тротуару, то и дело поскальзываясь на высоких каблуках сапожек, и временами смотрела через плечо назад. Неприятное чувство, что за ней наблюдают, не отпускало вот уже несколько месяцев. Еще летом прошлого года в магазине к ней прицепился странного вида парень, хватал за рукав и нес какую-то ерунду, а когда Маша, не желавшая скандала и повышенного внимания к себе, выскочила на улицу, последовал за ней. В такие моменты она давно приучила себя не бежать, а останавливаться и давать отпор. Так всегда учил их заведующий отделением – не показывать спину, а демонстрировать готовность к отпору. Силы сегодня были приблизительно равны – парень казался щуплым и несильным, так что Маша, несмотря на каблуки, вполне рассчитывала, если что, справиться. Но тот просто остановился напротив, когда Маша, развернувшись, посмотрела ему в глаза, и, постояв минуту-другую, бросился наутек. Она только плечами пожала и пошла своей дорогой, однако через пару недель снова наткнулась на него, а потом еще раз и еще. Постепенно она привыкла, а через какое-то время парень вроде как исчез, но ощущение чужого пристального взгляда за спиной осталось. Он возникал еще несколько раз, и как раз в те моменты, когда Машин муж бывал в отъезде. Возможно, это было простым совпадением.
Сейчас Маша тоже чувствовала на себе этот взгляд, но, сколько ни вертела головой, поймать в поле зрения его обладателя так и не смогла.
«Хорошо, что Женька приехал, – подумала она, поправляя сползающую с плеча сумку. – Мне с ним хотя бы не так страшно».
Однако приезд Хохла – такой неожиданный, без предупреждения – показался ей странным. Как и то, что в ответ на предложение позвонить Марине он только махнул рукой и перевел разговор на другую тему.
Настораживало и отсутствие звонков от самой Марины. Последний раз они общались примерно месяц назад, а перед этим – в день рождения, который отмечали в один день. Марина тогда показалась Маше какой-то усталой, голос звучал глухо, а это всегда являлось следствием ее плохого самочувствия и настроения. Но на все вопросы она отвечала уклончиво, а потом и вовсе перешла в наступление, начав спрашивать Машу о ее состоянии, а подобная тема всегда вызывала только неприятные ассоциации. И было странно, что Коваль, прекрасно об этом знавшая, вдруг повела себя таким образом. Словом, Маша только укрепилась во мнении о том, что с подругой что-то не в порядке, оставалось только добиться от Женьки хотя бы косвенного подтверждения.
Она аккуратно, почти неслышно открыла замок входной двери, на цыпочках вошла в прихожую и прислушалась. Нет, тихо, видимо, Женька еще спит с дороги. Маша сняла шубку, сбросила с ноющих ног сапоги и пошарила рукой под выступавшим в коридор полукругом дивана в поисках тапочек.
– Ты их в кухне скинула, – раздался голос Хохла, и Мышка, вздрогнув всем телом от неожиданности, разогнулась:
– Фу, напугал! Не спишь уже?
– Да сколько ж можно? – Он вышел из кухни, потягиваясь, и бросил тапочки под ноги Маше. – Долго гуляешь, девушка.
Она только фыркнула, ничего не отвечая, и в глазах Хохла прочла недовольство.
– Чай будешь? – как будто она пришла в гости, осведомился Женька, и Маша кивнула:
– Буду, замерзла.
Пока он колдовал в кухне с чайниками и нюхал разные сорта чая в коричневых пергаментных пакетиках, коих у Машки в шкафу обнаружилась целая батарея, она успела переодеться, вымыть руки и подобрать волосы наверх большой заколкой-крабом. Женька, увидев, как она садится за стол и вынимает из кармана халата сигареты, поморщился – слишком уж Маша в последнее время напоминала ему Марину. Или это просто он хотел в каждой женщине видеть ее?
Приземлившись напротив с кружкой крепкого черного чая, Хохол поинтересовался:
– Твои-то надолго в Бельгию?
– На две недели, – откликнулась она. – А что?
– Я у тебя пока перекантуюсь, ничего? Если стесню – скажи, я не в претензии.
– Ужасно стеснишь, – без тени улыбки ответила Маша, затягиваясь ментоловым дымом, и Женька удовлетворенно кивнул:
– Прекрасно. Тогда с меня – кухня, с тебя – покупка продуктов, раз уж ты все равно на улицу ходишь.
– Не вопрос. Но скажи… – она многозначительно умолкла, однако Женька уловил суть вопроса:
– Не бойся, Машка, все чисто. Я не в бегах, не в розыске, никто за мной не ходит, все в порядке. Да и не приволок бы я к тебе такой груз, тебе своего хватает вполне.
Маша, кажется, устыдилась своего вопроса. Зная Хохла много лет, последнее, в чем она могла бы его заподозрить, было желание причинить ей – вольно или невольно – какой-то хотя бы минимальный дискомфорт.
– Убедил. Ты знаешь, так, наверное, даже лучше… – Она перевела взгляд в окно, где уже стемнело и зажглись фонари. – Я хотя бы одна не буду. Совсем стало невыносимо. Раньше ждала этого одиночества как самого желанного подарка, а теперь, получив, не знаю, что с ним делать.