– Кретины, – процедил Виктор сквозь стиснутые зубы. – Сундук! – закричал он в рацию. – Теперь не останавливайся, бери ворота с ходу! Времени ты нам не оставил, сволочь, – добавил он, уже отключив рацию, и рывком опустил на лицо шерстяную маску с прорезями для глаз.
– Эхма! – бешено проорал Телескоп, передергивая затвор автомата и опуская стекло со своей стороны. Очки его сверкали, как противотуманные фары, в углах губ пузырилась слюна.
Активист оторвал от руля руку и дернул книзу край Телескоповой маски. Телескоп, похоже, этого даже не заметил, и Виктор дал ему по шее.
– Маску опусти, кретин! – крикнул он, и до Телескопа наконец дошло, чего от него хотят.
По обе стороны дороги уже мелькали сплошной стеной темные деревья, а впереди, почти заслоненное кормой самосвала, разгоралось туманное электрическое сияние. Через несколько секунд КрАЗ с лязгом вышиб ворота, проволок их на капоте по всему двору, зацепился ими за угол здания, сбросил ненужный груз и вломился в ворота складского ангара.
Виктор увидел вспышки и услышал несколько разрозненных хлопков: деморализованная охрана палила из пистолетов по стальному ковшу самосвала. «Каравелла» влетела в ворота и резко остановилась. За секунду до этого в лобовом стекле микроавтобуса вдруг возникла аккуратная круглая дырка, но обращать внимание на такие мелочи было уже некогда.
Виктор схватил автомат и пинком распахнул дверцу.
С другой стороны микроавтобуса уже шепеляво лопотал оснащенный глушителем АКМ Телескопа, и Виктор от души понадеялся, что очкарик стреляет поверх голов.
– Бросай оружие! – хрипло прокричал он и дал очередь в воздух. – Бросай оружие, я сказал, суки рваные!
Бегом к складу! Все бегом к складу, твари!
Со стороны производственного корпуса звонко бахнул одиночный выстрел, пуля глухо ударилась в борт микроавтобуса. Виктор обернулся на звук, вскидывая автомат, но из-за кузова клокотавшего на холостых оборотах КрАЗа негромко, словно резиновым молоточком по дну жестяной кастрюли, простучала короткая очередь, и тучный человек в полувоенной форме кулем свалился с крыльца.
Незавидная судьба этого одинокого героя решила исход сражения. Побросав пистолеты, пятеро охранников неторопливой рысью двинулись к выбитым вовнутрь воротам склада. Виктор вернулся за руль «каравеллы» и подогнал ее к ангару, все время косясь на часы и про себя считая секунды. Он не сомневался, что где-то уже ревут, захлебываясь, сигналы тревоги, и люди в бронежилетах бегом занимают места в машинах. У них изначально было восемь минут на то, чтобы захватить груз и смыться из-под носа у ментов, но выходка Тыквы, на глазах у всей улицы протаранившего автомобиль гаишников, сократила этот срок минуты на две, если не больше.
Телескоп с лязгом распахнул дверцу грузового отсека.
Виктор выпрыгнул на бетонную площадку перед ангаром и взял на прицел охранников, которые уже стояли наготове с громоздкими картонными ящиками.
– Только морфий! – крикнул Активист. В горле запершило, и он с удивлением понял, что умудрился сорвать голос. – Остальное дерьмо не трогать! Только морфий!
Читайте надписи на ящиках, уроды!
– Ты чего? – боком придвигаясь к нему, спросил Тыква, не спуская глаз с работавших охранников и подбадривая их повелительными движениями автоматного ствола. – Нам же ведено забрать все.
– Время, Мишук, – сквозь зубы процедил Виктор. – Время, понимаешь? Не нужно было таранить ментов. И потом, полтонны лекарств в «фольксваген» все равно не влезет. Они же легкие, мать их. Ты посмотри, сколько упаковочного материала.
Тыква выматерился и снова принялся орать во всю глотку:
– Живее, ублюдки! Кто не будет шевелиться, пристрелю на хрен! Без марафета мы отсюда не уедем, а если нас здесь заметут, я возьму вас всех в заложники, потребую миллиард баксов выкупа и буду шлепать вас по одному каждые пять минут. Шевелитесь или занимайте очередь к доктору Калашникову!
– Время, – снова негромко сказал Активист, но Тыква каким-то образом услышал его сквозь собственные вопли и обернулся. – Время, Мишук. Ворота.
Тыква торопливо кивнул, выпустил короткую очередь поверх голов охранников, которые с лихорадочной скоростью таскали громоздкие картонные коробки, забросил автомат за плечо и бросился к самосвалу. Огромный КрАЗ, взревев и выбросив облако черной гари, пятясь задом, по широкой дуге отъехал от склада, остановился, скрежетнул коробкой передач, снова рыкнул и, набирая скорость, устремился прямиком на кирпичную стену, которой была обнесена территория завода. Сидевший в кабине Тыква что-то неразборчиво орал – может быть, пел, а может, просто матерился. Незакрытая дверца со стороны водителя моталась в воздухе, как перебитое крыло.
Тыква даже не стал выпрыгивать из кабины. Еще позавчера они с Активистом пришли сюда и поковырялись в стене, без труда обнаружив, что под новой штукатуркой скрываются старые крошащиеся кирпичи. Когда передние колеса самосвала ударились о бордюр, Дынников изо всех сил вдавил педаль акселератора в пол кабины и нырнул под приборную панель, чтобы рулевая колонка не впечаталась в грудь.
Многотонный КрАЗ с грохотом ударился о кирпичный забор и с первого раза проломил его. Это оказалось даже легче, чем они планировали, и машина пострадала совсем не так сильно, как можно было ожидать. Смятый капот встал торчком, заслоняя обзор, правое переднее колесо лопнуло, из пробитого радиатора с плеском хлынула нагретая вода, лобовое стекло осыпалось вниз каскадом мелких осколков, но двигатель продолжал неровно, взахлеб рокотать внутри груды искореженного металла, в которую превратилась кабина. Незакрытая дверца с жестяным стуком упала на груду курящихся известковой пылью обломков, на спину Тыкве свалился кирпич, заставив его взвыть от неожиданной боли, но дело было сделано. Дынников выпрямился, столкнул с сиденья кирпичный мусор и с диким скрежетом врубил заднюю передачу. Изувеченный самосвал медленно, с трудом выбрался из-под груды битого кирпича и, сильно припадая на правую сторону, задом пополз к воротам. Бессильно отвисший книзу бампер со скрежетом бороздил асфальт дороги, высекая из него бледно-красные искры.
Телескоп захлопнул грузовую дверь и, дав прощальную очередь поверх голов, запрыгнул на пассажирское сиденье «фольксвагена».
– Всем лежать! – проорал он в открытую дверцу. – Не двигаться, вохра! Щас шарахнет!
Тыква все возился возле самосвала, хотя откуда-то издали доносился приглушенный расстоянием истеричный вой сирен. Наконец возле перегородившей ворота машины вспыхнул неверный оранжевый огонь, осветивший сосредоточенно склоненную плечистую фигуру Дынникова. Тыква повернулся к самосвалу спиной и бросился бежать. Пламя за его спиной ширилось, росло, и в тот момент, когда запыхавшийся Тыква ввалился в кабину «каравеллы», больно ткнув Телескопа автоматным стволом в ребра, топливный бак КрАЗа взорвался, в мгновение ока превратив самосвал в жарко полыхающий костер. Теперь ворота были перекрыты наглухо, и Телескоп рассмеялся сухим лающим смехом, блестя очками сквозь прорези маски.