Она была настолько хороша собой, что у жениха не нашлось слов, чтобы выразить ей свои чувства. В церковь отправились в наемном экипаже, чтобы кучер графа не догадался, куда едет его хозяин. Они молча держались за руки, и граф поочередно подносил к губам нежные пальчики Ноэллы и целовал их.
Нянюшка купила ей к платью кружевные перчатки вместо лайковых, в которых полагается быть невесте. И всякий раз, когда Ноэлла чувствовала на своей руке прикосновение теплых губ графа, по телу ее пробегала сладкая дрожь.
Когда лошади остановились у маленькой церкви, в которой им надлежало венчаться, граф тихонько прошептал:
– Я обожаю тебя, моя любимая!
В церкви царила благоговейная тишина. Старенький священник начал службу. Искренность, с которой он это проделывал, за душу брала. Алтарь был украшен белыми лилиями, по мнению графа, олицетворяющими чистоту невесты. Он знал, словно ему поведали об этом святые, что никогда не испытает с Ноэллой разочарования.
После того как священник благословил их, они медленно пошли по проходу, и Ноэлле казалось, будто ангелы поют у них над головами. Они вернулись в дом графа. В столовой их уже ждал изысканно сервированный стол. Совсем не таким его помнила Ноэлла, когда останавливалась в этом доме по пути в Йоркшир.
Прислуживали им только Хокинс и камердинер графа. Из шкафа достали столовое серебро, которым пользовались лишь в самых торжественных случаях. Повсюду были цветы, на стенах, на столе и в спальне, которую Ноэлле еще не доводилось видеть. Это была красивая, со вкусом обставленная комната, в которой прежде спала графиня.
И Ноэлла поняла: разрешив ей спать в ней, граф тем самым дает понять, что прощает свою мать. Теперь он и сам понял, чего не мог понять прежде, – насколько непреодолима может быть сила любви. Когда-нибудь Ноэлла поговорит с ним на эту тему, но только не сегодня. Она не будет затевать этого разговора, пока они не станут настолько близки друг другу, что и мыслить будут одинаково.
Нянюшка помогла Ноэлле раздеться и лечь в постель. И Ноэлла стала ждать графа, моля Господа, чтобы он не разочаровался в ней. Она боялась, что граф сочтет ее абсолютно невежественной в вопросах любви. Ноэлла понимала, что, хотя он не доверял женщинам и даже ненавидел их, они, тем не менее, время от времени появлялись в его жизни. Так что самого он был достаточно опытен в этом вопросе.
Наконец граф вошел в спальню. Он был настолько хорош собой, что Ноэлла не сомневалась – множество женщин, должно быть, отдали ему свои сердца.
Он подошел к кровати и сел на краешек, так же, как совсем недавно.
– Ты чем-то обеспокоена, моя хорошая, – заметил он. – Скажи мне чем.
– Я… Мне немножко… страшно, – шепотом призналась Ноэлла.
– Ты боишься меня?
– Нет… Боюсь, что ты во Мне… разочаруешься.
И, протянув к графу руки, проговорила:
– Я понимаю… как мало знаю… о жизни. Ведь тихая… деревенская жизнь… цветы и птицы… знакомы мне… гораздо больше… чем люди.
И, переведя дух, робко добавила:
– Что… если я… тебе надоем?
– Ты думаешь, такое возможно? – улыбнулся граф.
Ноэлла подумала, что сейчас он поцелует ее в губы. Но граф поочередно поцеловал ей одну и другую руку. А потом, скинув халат, лег рядом с Ноэллой в постель.
За шелковым пологом, ниспадающим по обе стороны кровати, горела лишь одна свеча в золотом подсвечнике. Ноэлла отчетливо видела лицо графа. Оно было полно огня желания. Он страстно и в то же время очень нежно поцеловал ее.
И, притянув к себе поближе, проговорил:
– Я не хочу, чтобы ты меня боялась, моя радость. Я буду с тобой чрезвычайно нежным, поскольку ты такая юная и, благодарение Господу, невинная.
– А еще… очень невежественная, – прошептала Ноэлла.
– Думаешь, я хотел бы, чтобы ты была другой?
Прижав Ноэллу к себе, граф заметил:
– Наверное, оттого, что в детстве меня постигло такое крушение иллюзий, я всегда в глубине души мечтал найти женщину, которая ничего не знает о любви и которую я смог бы посвятить в ее тайны.
– А что если… когда ты посвятишь меня в них… то будешь… разочарован? – спросила Ноэлла.
– Это невозможно, – ответил граф.
Протянув руку, он откинул с лица Ноэллы волосы и легонько коснулся пальцами ее щеки.
– Ты необыкновенно прелестна, – продолжал он. – Причем красиво не только твое лицо, но и твоя душа. – И, задержав на секунду дыхание, сказал: – Именно о такой женщине я всегда мечтал. И теперь, когда ты моя, я буду ухаживать за тобой, защищать тебя, боготворить и обожать тебя до самой своей смерти!
По его тону Ноэлла поняла, что это не простые слова, а клятва.
– Я тоже этого хочу, я всегда об этом… мечтала. И теперь, когда это… свершилось, я очень-очень счастлива.
– Я тоже счастлив, – сказал граф. – И серьезным голосом добавил: – Когда священник совершал обряд венчания, мне показалось, что сам Господь, познакомив нас друг с другом, тем самым благословил нас. Мы принадлежим друг другу, моя хорошая, не только телом, но и душой.
Поскольку Ноэлла никак не ожидала услышать от графа такие слова, она тихонько вскрикнула от полноты счастья. И, обхватив его рукой за шею, притянула к себе его голову, приговаривая:
– Мой любимый, дорогой, научи меня… научи, какой мне стать, чтобы… ты еще крепче… полюбил меня. Я люблю тебя… Люблю! И сердцем, и душою!
Граф еще теснее прижал ее к себе, и Ноэлла поняла – ее слова нашли ответный отклик в его душе. Он приблизил свои губы к ее губам, и Ноэлла тихонько прошептала:
– Я хочу… кое-что… сказать тебе.
– Что же это, моя дорогая, любимая?
Губы его, коснувшись ее щеки, скользнули ниже, дотронулись до ее шеи. Подобного ощущения Ноэлле еще не доводилось испытывать, оно было такое острое, восхитительное, что несколько секунд она не могла даже слова вымолвить.
Однако, понимая, что граф ждет, что она ему скажет, наконец, проговорила:
– Как… тебе уже известно… я ничего не знаю… о любви, – прошептала она, – за исключением того, что она нисходит от Бога. Но поскольку… я люблю тебя… то хочу… чтобы ты… подарил мне сына. Чтобы никогда больше… такие охотники за титулами… как Джаспер, не пытались… тебя убить и чтобы я была спокойна.
Граф замер, и Ноэлла испугалась, что сказала что-то не то. Подняв голову, она заглянула в его глаза и поняла: именно этих слое он и ждал от нее. Он смотрел на нее с таким выражением, словно она сама дева Мария.
А потом прильнул к ее губам, сначала нежно, но мало-помалу все более страстно, словно уже не в силах был больше сдерживаться.
Ноэлла почувствовала, будто огонь, разгоревшийся в нем, перекинулся на нее и увлек ее за собой. Это был очищающий огонь, который, сжигая все злое, недоброе, подлое, делал человека добрее и лучше. Это был священный огонь, жаркий, как солнце, олицетворяющий все самое чистое и прекрасное – красоту цветов, пение птиц.