В результате Олетта отбросила все ненужные мысли и целиком отдалась предвкушению ужина с герцогом, понимая, что, как и любой запретный плод, он сулит ей только удовольствие.
Трудно было лишь подобрать платье. Все наряды Олетты были довольно скромными, так как она еще не выезжала в свет, но вместе с тем и весьма дорогими; простота их заключалась не в покрое, а в менее богатой, чем принято, отделке. Впрочем, длинная юбка, зауженная талия, облегающий лиф и наброшенный на плечи тюлевый шарф очень ей шли. Обнаженные плечи подчеркивали белизну ее кожи, а высокая шея делала Олетту столь грациозной, что рядом с ней любая женщина показалась бы неуклюжей.
Наконец Олетта остановила свой выбор на платье, которое больше всего нравилось ее отцу: белом с нежно-голубыми оборками. Ленту того же цвета она завязала на тяжелом шиньоне, который тщательно заколола. Теперь Олетта выглядела невинной и юной, но в то же время в ней появился шик, обычно несвойственный девушкам ее возраста.
Спускаясь по лестнице, Олетта думала о том, что с общепринятой точки зрения совершает нечто непозволительное. Она ощущала себя актрисой, и занавес уже поднимался перед вторым актом. Она не осмеливалась представить, чем закончится представление, но чувствовала себя так, словно за плечами у нее раскрываются крылья, а вместо глаз начинают сиять звезды.
«Если мне придется понести наказание за это, я не стану жаловаться!» — сказала она самой себе.
Герцог в одиночестве сидел в Голубой комнате, где, как сказал Олетте дворецкий, он хотел бы встретиться с ней перед ужином. У нее мелькнула мысль, не выбрал ли он именно эту комнату оттого, что голубые обои на стенах и голубые занавеси превосходно оттеняли бы золото ее волос.
Она одернула себя, решив что преувеличивает свою значимость. Герцог был добр к ней лишь постольку поскольку хотел получить книгу, которая могла бы повлиять на его будущность, и, значит, в его приглашении не было ничего более глубокого или более личного. Так говорил Олетте разум, но сердце ее как-то странно билось, доказывая обратное.
Олетта шла по изысканному ковру, и ее золотые волосы поблескивали в свете свечей. От служанки она узнала, что по вечерам герцог больше любил зажигать свечи, чем электричество, на которое его отец потратил уйму денег.
— Свечи! — воскликнула Олетта. — Женщине они подходят лучше любого освещения!
— А вам-то особенно, мисс, с вашими-то волосами, — заметила служанка. — В этом своем платье вы словно сказочная принцесса!
В ответ Олетта радостно улыбнулась. Спускаясь в Голубую комнату, она пыталась понять, не считает ли ее герцог просто наемной служащей, которую нужно поощрять, чтобы лучше трудилась.
Герцог не отрываясь смотрел на Олетту, пока она спускалась по лестнице, и она это заметила. Остановившись в нескольких шагах от него и взглянув ему в лицо, Олетта замерла.
Комната словно исчезла, и они с герцогом остались одни: два человека, таинственным и необъяснимым образом дотянувшиеся друг до друга сквозь пространство и время.
Казалось, герцог тоже не может найти слов. Он стоял, глядя на Олетту, и темно-серые глаза его на загорелом лице проникали ей в самую душу.
И в тот момент, когда они коснулись бесконечности, открылась дверь и вошел Гарри Горинг.
— Я, конечно, не опоздал! — воскликнул он. — Не хотелось бы пропустить бокал шампанского, Сэндор!
— Ну разумеется, — машинально отозвался герцог таким голосом, словно только что вернулся из дальней дали.
При этих словах из дверей появился дворецкий с бутылкой шампанского в ведерке со льдом. За ним шел лакей с хрустальными бокалами на серебряном подносе.
На миг Олетте показалось, что они — три актера, которые безупречно играют свои роли в пьесе.
Небольшую столовую, которую еще Адам велел убрать в бледно-зеленых тонах, освещали два огромных канделябра на столе и еще четыре таких же на угловых столиках. Свет выхватывал из темноты развешанные по стенам фамильные портреты Горингов, но в мягких лучах черты изображенных на них людей казались не надменными или укоряющими, а, наоборот, ласковыми и дружелюбными.
Герцог сел во главе стола в огромное кресло с высокой спинкой, украшенной фамильным гербом. Олетте показалось, что ожил один из портретов, ибо в герцоге соединились прошлое и настоящее. Только будущее оставалось неясным.
Впрочем, в обществе Гарри Горинга трудно было думать о чем-либо важном или вообще оставаться серьезным. Он был весьма остроумен и умело развлекал окружающих. Он рассказывал смешные истории о семье Горингов, об их причудах, и еще смешнее — о своих лондонских знакомых.
Поскольку герцог долгое время жил за границей, эти истории были ему внове, так же как и Олетте. Гарри был прекрасным рассказчиком, люди в его рассказах оживали и становились до того потешными, что слушатели смеялись не переставая.
Только когда обед закончился и слуги вышли из комнаты, Гарри поднял бокал и произнес:
— Думаю, Сэндор, мы должны выпить за нашу очаровательную гостью и пожелать ей успеха в поисках доселе мифических сокровищ.
— Разумеется, — ответил герцог. — Я сам собирался предложить то же самое. — При этом он поднял бокал. — В таких обстоятельствах тост за «мисс Бэрон» будет выглядеть достаточно сухо, но вы до сих пор не сказали мне своего имени.
При этих словах герцог посмотрел на Олетту, и та, захваченная его взглядом и восхищением, отразившимся в нем, ответила не раздумывая:
— Мое имя — Олетта.
Едва сказав это, она с ужасом поняла, что выдала свою тайну, и теперь герцог наверняка вспомнит, у кого такое необычное имя. Но выражение его лица не изменилось, и Олетта с облегчением догадалась, что он не знал имени девушки, которую пригласил погостить вместе со старым другом своего отца.
— Необычное имя, — небрежно заметил герцог, — но очень красивое.
— Такое же красивое, как его обладательница, — игриво добавил Гарри Горинг.
Однако Олетта смотрела только на герцога и думала, что допустила большую промашку, сказав свое настоящее имя.
Ей было так хорошо и весело, что она совсем забыла, что выдает себя за другую девушку, весьма напоминающую героиню тех книг, которые она сегодня разбирала.
— За Олетту! — провозгласил герцог. — Пусть она принесет этому дому богатство и, конечно же, счастье!
— За Олетту! — с чувством воскликнул Гарри, сделав ударение на имени. Он сделал глоток, пытаясь поймать взгляд девушки, но она упорно отводила глаза.
— Благодарю… вас, — немного застенчиво сказала она. — Могу лишь надеяться, что не… не разочарую вас.
После обеда, когда они перешли в гостиную и Гарри вновь принялся за свои рассказы, Олетте вдруг страстно захотелось остаться с герцогом наедине. Но капитан уходить не собирался, и такой возможности не представилось. И все же Олетта безошибочно чувствовала, что герцог желает того же, что и она.