Он отвернулся от окна:
— Необходимо найти какой-то выход, мистер Фоссилвейт.
— Полностью с вами согласен, ваша светлость.
— Полагаю, я лишен возможности продать этот дом?
— Он наследуется без права отчуждения, милорд. В ином случае, простите за нескромность, ваш отец уже давно бы его продал.
Герцог опять сел за стол.
— Вероятно, этот пункт завещания распространяется и на обстановку замка, в особенности на картины?
— Картины обрели статус неотчуждаемого имущества по воле первого герцога, вашего прадеда, который словно предвидел подобное развитие событий; а ваш дед внес еще кое-какие изменения, так что теперь практически невозможно вообще что-либо продать.
Мистер Фоссилвейт мгновение поколебался, а потом добавил:
— Конечно, есть еще пятьсот акров земли на северо-западе поместья; они принадлежали непосредственно супруге вашего деда, и таким образом…
Лицо герцога прояснилось.
— И сколько за них можно получить на рынке?
— Весьма немного, но должен напомнить вам, что кроме богаделен на этой земле стоят дома, в которых живут ваши пенсионеры.
Герцог вновь помрачнел.
Сэлдон хорошо понимал, что, даже если продать эту землю честным помещикам, не говоря уж о спекулянтах, дома сразу же будут сданы в аренду более платежеспособным жильцам, а прежних просто-напросто выгонят.
Он вновь посмотрел на лежащие перед ним бумаги, словно желая еще раз удостовериться, что мистер Фоссилвейт ничего не выдумал, а затем проговорил:
— Я думаю, мне следует получше ознакомиться с документами, которые вы принесли, и, кроме того, изучить опись имущества, которую, как я понимаю, составила ваша фирма после смерти отца.
— Одна копия находится в замке, ваша светлость, но другая у меня с собой, и, если хотите, я вам ее оставлю.
— Благодарю вас.
Мистер Фоссилвейт протянул герцогу бумаги и сочувственно произнес:
— Я искренне хотел бы принести вашей светлости лучшие новости, но…
— Вы сказали мне правду, — возразил герцог. — И согласитесь, что, зная, как обстоят дела в действительности, намного легче найти выход из этого столь запутанного положения.
Голос его дрогнул на последних словах: несомненно, герцогу было отвратительно положение, в котором он волею судьбы очутился.
Он прекрасно понимал, что долги, выражаемые поистине астрономической цифрой, прежде всего отразятся на репутации всей фамилии Оттербернов.
— Вашей светлости, конечно, известно, — тихо проговорил мистер Фоссилвейт, — что наша фирма сделает все от нее зависящее, чтобы помочь вам.
Герцог поднялся из-за стола и протянул стряпчему руку:
— Я в этом не сомневаюсь, и мне лишь хочется поблагодарить вас за всю проделанную вами работу, а также за ту деликатность, с которой вы ввели меня в курс этого довольно щекотливого дела.
— Благодарю вас, ваша светлость.
Пожав руку герцога, мистер Фоссилвейт направился к двери. Как только он покинул комнату, герцог обессиленно опустился на стул.
В его мозгу, словно барабанная дробь, с новой и новой силой билось:
— Проклятие, что же мне теперь делать?
В некоторой степени он был даже рад, что с этой проблемой пришлось столкнуться ему, а не Лайонелу. Тот всегда был излишне мягок и скорее всего не смог бы решиться на отчаянные меры, которые требовалось предпринять в такой ситуации.
Во-первых, необходимо закрыть замок.
Сэлдон понимал, что все многочисленное семейство Вернов, считавших замок родовым гнездом, придет в ужас от этого решения. Родственники герцога стекались в замок по малейшему поводу, называя это «собранием рода». Они съезжались сюда на венчания и на похороны, на юбилеи и на крестины, на Пасху и Рождество. Приезжали, чтобы обсудить трудности, с которыми не могли справиться самостоятельно, — и оседали в замке до тех пор, пока с помощью других родственников не находили выход. Герцог знал, что, закрыв замок, он в буквальном смысле выбьет почву у них из-под ног.
«Но что я могу поделать? — спрашивал он себя. — На содержание этой громадины уходит целое состояние».
Приехав в Англию, он сразу направился в замок и обнаружил, что самые лучшие комнаты блистают великолепной отделкой — за последние пять лет на это были потрачены огромные суммы, — в то время как кухни или, к примеру, буфетные пребывают в полнейшем запустении; помещения для прислуги напоминали трущобы. Никаких современных приспособлений в замке не было, и его отца нисколько не беспокоило, что воду для ванны приходится вручную таскать по двум лестничным пролетам и по бесконечным коридорам; он даже не помышлял о том, чтобы уменьшить неудобства, которые приходилось терпеть слугам из-за его любви к чистоте.
Золотые и серебряные приборы в столовой были бесценны, растрескавшаяся же глиняная посуда, которой пользовалась прислуга, годилась разве что только на свалку.
Оранжереи с персиковыми деревьями и орхидеями поражали воображение, но в то же время садовники бесконечно жаловались на нехватку инвентаря и на то, что крыши их домов совсем прохудились.
Герцогу страшно было даже подумать о предстоящей работе: казалось, стоит тронуть один камень, как сразу повалится все сооружение.
Скаковых лошадей, несомненно, придется продать: последние три года конюшня приносила только убытки. И хотя лошади старого герцога были действительно великолепны, деньги, вырученные за них, будут лишь каплей в море отцовских долгов.
Чувствуя, что больше не может сидеть за столом уставясь в бумаги, герцог убрал их в ящик стола и прошел из библиотеки, полной старинных книг в кожаных переплетах, в гостиную, окна которой выходили в сад.
Отец нанял одного из лучших декораторов в Лондоне, который покрыл стены гостиной парчой, а углы и фризы украсил золотыми листьями. Все это стоило уйму денег, а кроме того, старый герцог выписал из Италии известного и весьма дорогого художника, чтобы тот расписал потолок, — и теперь на входящих сверху томно глядела Венера в окружении купидонов.
Гостиная, несомненно, была подлинным произведением искусства, но ни один предмет обстановки не подлежал продаже — не говоря уже о картинах, тоже упомянутых в завещании в связи с их исключительной художественной ценностью.
Герцог окинул гостиную удрученным взглядом и направился в угол, где стоял столик с бутылками — по прихоти отца такой столик имелся в каждой комнате. Он завел в поместье этот обычай не потому, что любил выпить, а потому, что слуги, когда приносили бокалы, прерывали его задушевную беседу с какой-нибудь прекрасной дамой, в которых он не испытывал недостатка; поэтому герцог предпочитал разливать напитки собственноручно.
На столике стояла бутылка шампанского в украшенном фамильным гербом золотом ведерке со льдом, графины с бренди, виски и шерри, а еще тарелочка с pate sandwiches, крошечными бутербродами с паштетом. За всю свою жизнь Сэлдон ни разу не видел, чтобы кто-нибудь ел эти бутерброды, но отец требовал менять их на свежие утром и вечером.