Она надеялась, что ее лицо не выдаст волнения, поднявшегося у нее в душе не только потому, что затеяна опасная игра, но и потому, что впервые в жизни она ужинала в ресторане наедине с мужчиной.
Корнелия заметила, что «Ля Рю» был во многом спокойнее, чем «Максим», и угадала нежелание герцога случайно встретить близких друзей как раз в тот момент, когда он, по выражению Арчи, «вышел на охоту».
— Я думал о вас весь день, — произнес герцог с внезапностью, заставившей Корнелию вздрогнуть оттого, что она чуть не забыла свою роль.
— Но, месье, вы не можете предполагать, что я поверю в это, — непроизвольно кокетливо ответила она.
— Я говорю правду, — сказал герцог, — сегодня на скачках в Лонг-Шамп, когда я взглянул на программку, то увидел лошадь по кличке Мон Дезир. Я поставил на нее, потому что думал о вас, и, конечно, она победила.
— Чудесно. И вы выиграли много денег?
— Много. Гораздо больше, чем ожидал, поэтому я купил вам подарок.
Говоря это, герцог вынул из кармана розовый кожаный футляр и протянул его Корнелии. Ее пальцы машинально коснулись пружинки, и коробочка раскрылась. У Корнелии вырвался невольный вздох изумления. На черном бархате лежал самый красивый бриллиантовый браслет, который ей когда-либо доводилось видеть. С минуту она смотрела на украшение, а потом перед ее взором возник тонкий браслетик, подаренный ей герцогом всего несколько часов тому назад, — забавный пустячок, сувенир из Парижа, безделушка, стоившая, наверное, две-три сотни франков, тогда как за этот браслет было отдано много тысяч.
Браслет сверкал и мерцал при свете ресторанных огней, и пока Корнелия не отрываясь смотрела на него, до нее дошел смысл такого подарка. Пусть она не понимала обычаев света, пусть она была безыскусной простушкой, но в тот момент, когда она оказалась у дверей будуара тети Лили и узнала предательство, в ней проснулось понимание многого из того, что было неведомо в прошлом.
Корнелия быстро захлопнула футляр и вернула его герцогу.
— Меня нельзя купить, месье, — произнесла она с такой ледяной отстраненностью, что герцог встревожился.
Секунду она смотрела ему прямо в лицо. Казалось, из ее глаз вылетают синие искры. Очень молодая и очень гордая в своем гневе, и в то же время красивая как никогда, Корнелия поднялась, но прежде чем успела сделать хоть шаг, герцог поймал ее за руку.
— Вы не можете уйти, — сказал он. — Пожалуйста, простите меня. Я не хотел оскорбить вас. Клянусь! Останьтесь и позвольте мне все объяснить. Я готов сделать что угодно, лишь бы вы не ушли.
Прикосновение его пальцев к обнаженной руке говорило красноречивее всяких слов. Корнелия ощутила внезапную слабость, ее гнев угас так же быстро, как возник. Герцог удерживал ее, молил. Ей хотелось закрыть глаза и подольше насладиться теми бурными чувствами, которые поднялись в ней.
Огромным усилием воли она заставила себя притвориться, что слушает его с большой неохотой, и только когда поняла, что другие посетители ресторана смотрят в их сторону, согласилась сесть. Торжественные заявления и извинения герцога она выслушала с холодом, в котором нельзя было ошибиться.
— Мне хотелось только доставить вам удовольствие, — повторял он снова и снова. — Я думал, что благодаря вам выиграл столько денег и что, по существу, это ваш выигрыш, а не мой. Простите меня!
Корнелия отвернулась от него, и тогда чуть ли не с отчаянием герцог схватил ее руки и поднес к губам.
— Простите меня, Дезире, — вновь повторил он. — Не сердитесь, потому что я этого не вынесу.
От прикосновения его губ по ее спине пробежала легкая дрожь восторга. Это был не обычный поцелуй — прикосновение мужских губ к женской перчатке — он был теплым, настойчивым, властным. Корнелия почувствовала, что трепещет от радости, и отняла руки прочь.
— Если я вас прощу, — сурово сказала она, — вы должны пообещать мне, что измените свое поведение.
— Каким образом? — спросил герцог. — Вы знаете, я готов пообещать что угодно, только бы вы остались со мной.
— Во-первых, вы не должны дотрагиваться до меня, — сказала Корнелия.
— А во-вторых? — спросил герцог.
— Во-вторых, вы не должны… — она подыскивала слово, — вы не должны со мной флиртовать.
— Я и не флиртую, — ответил герцог. — Я пытаюсь ухаживать за вами.
— Значит, и этого тоже вы не должны делать. Корнелия знала, что в противном случае она не сумеет притворяться равнодушной. Чувство, которое она испытала от прикосновения его губ, явилось предупреждением о собственной слабости.
— Но как я могу удержаться, чтобы не ухаживать за вами? — спросил герцог. — Вы так прелестны, маленькая Дезире, и влечете меня больше, чем я смею в том признаться.
— Послушайте, месье, я же только что велела вам не произносить подобные вещи, — строго сказала Корнелия.
— Но почему? — резко спросил герцог, а затем добавил тоном, который она не ожидала от него услышать: — Кто тот человек, который стоит между нами? Рене сказала, когда я просил познакомить нас, что вы не для меня. Из этих слов я понял, что вас берегут для кого-то другого. Кто он?
— Этого я не могу вам сказать, — ответила Корнелия.
— Будь он проклят! — воскликнул герцог. — Вы любите его? Корнелия кивнула.
— Вы давно его знаете?
— Нет, не очень.
— Он… Как мне задать этот вопрос?.. Он ваш любовник?
— Нет!
Корнелия отвечала на все вопросы, как завороженная. Теперь, увидев в его глазах внезапно вспыхнувший огонь и торжествующее выражение лица, она поняла, что с ее стороны было бы осторожнее отказаться отвечать.
— Я знал это! — воскликнул герцог. — Я был уверен, хотя ваш вид говорил о другом, чутье меня не подвело.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— Мне кажется, что понимаете, — ответил герцог. — Вы подруга мадам де Вальме, вы красиво одеты, накрашены и все же… вы очень неискушенны. В вас есть какая-то чистота, которую я до сих пор не встречал ни в одной из женщин. Вы думаете, я говорю чепуху, но взгляните мне в глаза — сделайте, как я прошу — а теперь отвечайте мне правду, как если бы стояли перед алтарем.
Он держал обе ее руки и властным движением заставил посмотреть ему прямо в глаза. Его лицо было совсем близко от нее.
— Отвечайте правду, — продолжал настаивать герцог. — Вы принадлежали какому-нибудь мужчине?
Корнелия почувствовала, что кровь ударила ей в лицо, белизну кожи залил румянец стыдливости, и, находясь всецело под чарами герцога, она услышала, как ее собственный голос быстро и возмущенно произнес:
— Нет, конечно нет!
Он тихо рассмеялся, и в этом смехе слышалось подлинное счастье, затем он вновь поднес ее руку к губам.