Он и в самом деле напомнил ей о том, каким был ее отец во времена ее раннего детства, когда она так любила звук его голоса и сильные руки, поднимавшие ее.
Ей было совсем немного лет, когда она поняла, что ее папа выглядит совсем не так, как французы, которых она видела, когда ходила гулять в деревню или когда они с мамой выезжали в Париж, что бывало, впрочем, очень редко.
Джулиус Торо был широкоплечим, симпатичным, обаятельным человеком.
— Я полюбила отца, — сказала мама однажды, — потому что он был очень красив, а люблю я его, потому что он добрейший и обаятельнейший человек.
Вспоминая эти слова, Уна подумала, что отец начал меняться еще до смерти мамы.
Это выражалось не только в том, что он стал носить странную одежду, которую он полюбил, — он все-таки был художником. Казалось, он потерял какие-то свои типично английские черты.
И все же, решила Уна, не стоит его критиковать.
В герцоге было все, что, казалось Уне, должно быть присуще английскому джентльмену, а не только высокий титул; и еще, подумала она, он кажется прямым и честным человеком.
Этого не было у Филиппа Дюбушерона, хотя он демонстрировал немалую любезность.
Интересно, подумала она, нравится ли герцогу, что мадемуазель Жуан гладит его рукой в черной перчатке, или же он чувствует недоумение — отчего это она так собственнически ведет себя с ним?
Она подумала, что мама бы сочла такое поведение невоспитанностью, но, опять напомнила она себе, у нее нет никакого права судить людей.
Как мило было со стороны герцога пригласить ее на обед!
Ей хотелось поговорить с ним о картинах, особенно о папиных картинах, но нечего было и думать о серьезном разговоре, пока мадемуазель Жуан слушает.
«Интересно, увижу ли я его когда-нибудь еще после этого вечера?» — с грустью подумала Уна.
Но вот они подъехали к «Мулен Руж».
Здание было больше, чем Уна себе представляла, такое же огромное, как парижский вокзал, а шум внутри оказался просто оглушительным.
Филипп Дюбушерон договорился, чтобы их провели через толпу и усадили за столик, считавшийся лучшим — он располагался у самого края сцены.
Уна узнала музыку, которую наигрывал оркестр, — это была одна из романтических мелодий Оффенбаха. Она звучала совсем необычно, но все же музыке удавалось перекрыть разговоры и смех, который, казалось, заглушал все вокруг.
Они только сели за столик, как раздалась барабанная дробь и на сцене появилась Ла Гулю, одна из новых звезд «Мулен Руж».
Уна услышала, как Филипп Дюбушерон сказал герцогу:
— Ей всего двадцать лет.
Уна поймала себя на том, что задерживает дыхание, глядя, как танцует эта девушка.
Обширные белые юбки шириной ярдов в шесть, пышная пена дрогого нижнего белья из черного шелка, отороченного ленточками нежных тонов, — все взмыло вверх, когда она вскинула ножку, словно указывая ею прямо на люстру.
Нога была очень красивой формы, прямая и гладкая, шелковисто блестящая, а над коленкой сияла подвязка с брильянтами.
Чувственный, веселый, приводящий в смятение — вот какой это был танец; Уна и представить не могла, что такие танцы бывают.
Она не осознавала, что вообще-то это было совершенно неприлично. Казалось, она и дышать позабыла, и когда толпа закричала: «Выше, Ла Гулю, выше!» — Уна была так ошарашена, что не могла даже хлопать в ладоши.
Ла Гулю вскинула ножку, повела бедрами, явив взорам свои панталоны и все увидели сердечко, вышитое у нее на попке. Публика издала такой рев, что, казалось, крыша сейчас рухнет.
Потом начался канкан, который, как сказал им Дюбушерон, был здесь чем-то вроде ритуального танца; он исполнялся чрезвычайно эротично и гораздо откровеннее, чем раньше. Но все же он нес с собой и неописуемое веселье, а танцовщицы, без сомненья, были очень хорошо подготовлены. Танец закончился аплодисментами.
Сидя очень прямо на твердом стуле, Уна во все глаза смотрела на то, что происходит прямо перед ней, сжав руки на коленях, и оставив нетронутым бокал шампанского на столе.
Она не осознавала, что герцог наблюдает за ней, даже когда слушает шепот Иветт, и что Филипп Дюбушерон тоже не сводит с нее глаз. Она лишь чувствовала, что это самое фантастическое и необычное представление, да еще в таком удивительном месте.
Она вдруг подумала, что для художников здесь масса лиц и поз, которые можно нарисовать.
Когда программа кабаре закончилась и посетители потянулись танцевать, Уна спросила месье Дюбушерона:
— Вы бы не могли показать мне художников, которые пришли сюда сегодня?
Он посмотрел по сторонам.
— Где-то здесь должен быть Тулуз-Лотрек. Он обычно бывает здесь два-три раза в неделю. Если я его увижу, то смогу показать вам и Дега, который был приятелем вашего отца, и карикатуриста Метиве.
— Спасибо, — сказала Уна.
— Скажите, вам понравилось в «Мулен Руж», если это ваш первый визит сюда? — спросил герцог.
Дотошность, прозвучавшая в его вопросе, не укрылась от Филиппа Дюбушерона.
Уна постаралась ответить ему честно.
— Мне трудно выразить, какие чувства я испытываю, ваша светлость, но мне кажется, я понимаю, почему художники находят это интересным.
— Почему же?
— Люди… Танцовщицы… У них такие необычные лица, — ответила Уна. — Они совсем непохожи на те лица, которые встречаешь повсюду.
Ей показалось, что герцог отнесся к ее словам с сомнением, поэтому она поспешно добавила:
— Во всяком случае, совсем не похожи на тех людей, кого я встречала… они были нисколько не интересны.
— Вы приехали из Италии, — сказал он. — Откуда именно?
Она не успела ответить, как Иветт опять завладела его вниманием, и он снова стал слушать, что она шепчет ему на ухо.
В это время к их столу подошел джентльмен в нарядном вечернем костюме и в цилиндре на затылке.
— Привет, Блейз, — сказал он герцогу. — Вот не ожидал встретить тебя здесь. Я думал, ты в Лондоне.
— Я там и был до вчерашнего дня.
Его приятель, однако, уже не слышал ответа. Он взял руку Иветт Жуан и поднес ее к губам.
— Мне повезло, что я нашел вас здесь, — сказал он ей. — Потому что я собирался завтра к вам заехать.
— Надеюсь увидеть вас завтра, — ответила Иветт.
— Пойдемте потанцуем, — сказал незнакомец. — Я должен сказать вам нечто важное.
Иветт взглянула на герцога из-под своих густых ресниц:
— Вы не возражаете, mon cher? — спросила она. — Или, может быть, вы хотите сами потанцевать со мной?