Уна удивилась, а встретившись с ним глазами, покраснела.
— Карета ждет, — сказал герцог. — Я хочу отвезти вас куда-нибудь в тихое место, и не потому, позвольте об этом сказать, что я стесняюсь вас, а потому, что мне нужно с вами поговорить.
— Это самое лучшее, что вы могли мне сказать! — воскликнула Уна.
Когда они приехали в «Гран Вефур», Уна подумала, что ей бы хотелось побыть наедине с герцогом как раз в таком тихом заведении, а вовсе не в большом и шумном ресторане, где громкая музыка оркестра помешала бы ей расслышать каждое его слово.
Герцог сказал Уне, что «Гран Вефур» остался таким же, каким он был, когда открылся во время революции.
Расписные панели на стенах, огромные зеркала, уютные диваны красного плюша служили поколениям аристократов, ценящих хорошую еду.
Уна оглядывалась по сторонам, а герцог, не торопясь, выбирал блюда по меню.
Наконец он с улыбкой повернулся к ней и сказал:
— Теперь все сделано, и мы можем спокойно развлекаться.
— Я уже развлекаюсь, — ответила Уна. — Как чудесно быть здесь с вами… вдвоем…
— А я и не собирался устраивать сборище, — ответил герцог. — Если потом вы захотите поехать куда-нибудь повеселиться, нам есть из чего выбрать.
— Я хочу просто быть с вами.
Она произнесла эти слова с глубокой искренностью. А герцог подумал, что же она имела в виду, говоря так: именно то, что он желал услышать, или же выражала детский восторг?
Одеваясь к обеду, он понял, что почти все подозрения, которые он испытывал в отношении нее, рассеялись.
Она — дочь Джулиуса Торо. В этом нет сомнений.
И он уже начинал верить, хотя в глубине души сомнения все же оставались, что она впервые встретила Дюбушерона только вчера, когда приехала из Флоренции. Если это было так, тогда ее невинность и чистота были искренними.
«Я поговорю с ней вечером, — решил герцог, — и тогда решу, прав ли я».
Если бы это оказалось так, тогда поднялась бы целая куча проблем. Конечно, увозя Уну из «Мулен Руж», он собирался заняться с ней любовью, как это уже бывало не раз, когда он приезжал в Париж, чтобы повеселиться с прелестной женщиной.
И в самом деле, все было сделано для того, чтобы сэкономить ему время: ее чемодан был привезен к нему, а она поселилась в комнате, которая сообщалась с его спальней и которая была комнатой Роуз.
И только потому, что они оба устали, прошлой ночью он не открыл дверь к ней в комнату, как намеревался. Но сегодня не было таких ограничений, и он был вполне уверен, что к концу вечера Уна выразит пожелание, чтобы он стал ее любовником.
И все же некоторые вопросы по-прежнему не давали ему покоя.
Было ли ее поведение, при котором было невозможно какое-либо проявление интимности между ними, продуманным? Или же она была настолько невинной, что не понимала, чего от нее ждут?
Возникала и еще одна проблема, подумал герцог, если она была действительно одинокой, как говорила, мог ли он чувствовать себя спокойно, если уедет в Англию и оставит ее на милость единственного так называемого «друга» в лице Филиппа Дюбушерона?
Он очень хорошо знал, как поступит с ней Дюбушерон, и все в нем восставало при мысли, что Дюбушерон будет использовать ее так, как он сам собирался использовать.
Сидя рядом с ней в «Гран Вефур», герцог раздумывал, есть ли еще такая женщина, которая, выглядя столь невинной, чистой, излучала бы в то же время такое очарование, что сопротивляться ему становилось невозможно?
Они говорили о самых необычных вещах, не забывая при этом о деликатесах, заказанных герцогом. Уна обнаружила, что проголодалась и готова воздать должное каждому блюду, стоящему перед ней.
Наконец, когда подали кофе, герцог, взяв бокал с бренди, сказал:
— Теперь мы можем поговорить и о нас, то есть в основном о вас.
— Я могу рассказать… так мало… — сказала Уна. — А вы… так много .. о себе…
Она помолчала и продолжала:
— Сейчас мне кажется, хотя это, наверное, глупо звучит, что вы думаете о чем-то другом, о чем-то более важном, чем этот обед.
— Это звучит так, словно я веду себя невежливо.
— Нет, конечно нет, с вами интереснее, чем с любым известным мне человеком.
— Тогда как вас понимать?
— Это как раз то, что я видела в своем волшебном зеркале, что-то, что случилось или случится, и вы как раз думаете об этом.
Герцог был поражен.
— Как вы узнали? — спросил он.
— Я не… не знаю, — честно сказала Уна. — Я просто сказала о том, что думаю, что чувствую.
— Вы совершенно удивительный человек. Помолчав, он прибавил:
— Я думаю, с моей стороны будет честно признать, что вы совершенно правы, и случилось то, что вы предвидели.
— Случилось? — спросила Уна.
— Сегодня я получил письмо, — сказал герцог, — от премьер-министра.
— Англии?
— Да, от маркиза Солсбери.
Уна ждала, глядя ему в глаза, а он продолжал:
— Он предложил мне стать следующим вице-королем Ирландии!
— Вице-королем? — с благоговением переспросила Уна.
— Конечно, это большая честь, предложенная мне, — продолжал герцог, — особенно если вспомнить, что я моложе, чем обычно бывают вице-короли.
— И вы сразу уедете в Ирландию?
— Я еще не дал согласия на это назначение, — сказал герцог, — но, как я понимаю, после ухода последнего вице-короля в отставку королева не будет долго ждать, прежде чем назначить следующего.
— Я уверена, что вы как раз подходящий человек для такой должности, — сказала Уна.
— Почему вы так думаете? — спросил герцог.
— Я читала об Ирландии — об их заботах и проблемах, — объяснила Уна, — и мне кажется, что если кто и может помочь им, так это вы.
Герцог с удивлением посмотрел на нее. Он не ожидал, что она хоть что-нибудь знает о проблемах Ирландии. Он сказал:
— Конечно, вы понимаете, что, если я решу поехать в Ирландию, нам придется проститься друг с другом. Вряд ли я смогу появиться в Дублине с прелестным молодым куратором.
— Нет… конечно нет…
— И все же вы уговариваете меня принять предложенный пост?
Уна отвернулась, и герцог решил, что она не хочет, чтобы он видел выражение ее лица.
— Если вы как раз… подходящий правитель… для Ирландии… — сказала Уна, — каковым, я уверена… вы и являетесь… тогда это ваш долг — принять предложение премьер-министра.
— Вы обо мне думаете?
— Конечно!