Офелия проследила за его взглядом и сказала шепотом:
– Надеюсь, вы останетесь и поможете мне все это съесть. Нэнни обидится, если что-то останется, но ведь немыслимо съедать даже половину того, что она для меня готовит.
– Вам придется делать все, что она говорит, – сказал граф. – Мне всегда приходилось...
– Думаю, что это не совсем так, – ответила Офелия. – Нэнни рассказала, что вы были очень непослушным и своевольным ребенком.
– Чепуха, – твердо сказал граф. – Я был во всех отношениях образцовым ребенком.
Глаза его при этом посмеивались, и Офелия сказала:
– Нэнни считает, что весь мир вертится вокруг вас, только для вас встают солнце и луна. Но в то же время она не одобряет многие вещи, какие вы делаете.
– Мне остается надеяться, – сказал граф, – что она не рассказывает вам, что это за вещи.
– Мне очень нравится слушать рассказы о вас, – ответила Офелия. – В сравнении с вами жизнь любого человека, особенно моя, кажется тусклой и скучной.
– Ну, уж вашу жизнь я бы так не назвал, – сказал граф сухо. – Вместо скучная, я выбрал бы другое слово, пожалуй, – драматичная.
Офелия быстро взглянула на него и, поняв, что он имеет в виду обращение с ней мачехи, покраснела.
Его слова вызвали воспоминания, которые она пыталась прогнать, и она тихо спросила:
– Вы что-нибудь слышали?
– Ничего, – ответил граф. – Я видел вашего отца в клубе Уайта, но не говорил с ним, и, к счастью, ваша мачеха не попадалась мне на глаза с тех пор, как я в последний раз вас видел.
– Но это, наверное, ее очень рассердило?
Он снова услышал страх в голосе Офелии и быстро сказал:
– Даже если и так, вас это не должно больше заботить. Вам нужно забыть ее и понять, что вы начали новую жизнь.
– Совсем другую жизнь, – сказала Офелия. – Все здесь такие добрые... Почти, как дома, когда была жива мама.
По тому, как она это сказала, граф понял, насколько ей недостает матери.
– Вам следует делать то, что я сказал, когда привез вас сюда. Поправляйтесь и больше ни о чем не тревожьтесь.
– Нам нужно будет поговорить... когда-нибудь...
– Конечно, – сказал граф, – но не сейчас. Сейчас произошло очень важное событие – вы впервые встали на ноги.
Граф опять посмотрел на стол и сказал:
– Хотя мне весьма улыбается мысль о том, чтобы съесть все эти аппетитные пирожные, думаю, что лучше позвать Нэнни и все-таки попросить ее убрать хотя бы часть этого.
Офелия рассмеялась, но тут же изменившимся голосом обратилась к нему:
– Пока ее нет, я хочу вам... еще кое-что сказать. – Что-то в ее голосе заставило графа насторожиться. Она говорила очень серьезно. Офелия помолчала: – Вы думаете, что эта магия... черная магия... может помочь найти кого-нибудь, кто прячется... даже, если он надежно спрятан?
Граф молчал. Он понял, что это ее тревожит.
– Скажите мне, что именно вас обеспокоило?
– Эмили сказала... что мачеха практикует черную магию, – сказала Офелия. – Мне с трудом в это верится, но некоторые вещи приводят меня в ужас.
– Какие же вещи?
– Иногда ночью, – ответила Офелия, – я очень отчетливо вижу ее лицо... Не просто представляю себе, но, когда открываю глаза, я вижу его в темноте.
Ее голос задрожал, и это встревожило графа. Он сказал:
– Я уверен, что это плоды вашего воображения.
– Я сама пытаюсь себя в этом уверить, – сказала Офелия – И в то же время... ее глаза смотрят на меня. Преследуют меня... вынуждают на что-то. – Она сделала беспомощный жест рукой. – Это трудно объяснить, но, когда оно передо мной, ее лицо кажется совсем реальным.
Теперь граф вспомнил, что в Индии факиры и другие люди, с которыми он разговаривал, были убеждены в возможности передачи мыслей. Местные жители всегда знали о том, что должно случиться задолго до события. Сотни раз его ставило в тупик и интриговало то, что он считал ясновидением или просто передачей мыслей от одного человека к другому. И если Цирцея занималась черной магией, то, может быть, она могла вступать в контакт со своей падчерицей, где бы та ни пряталась.
Он не хотел, чтобы Офелия догадывалась об этих мыслях, которые могли бы обеспокоить ее еще больше, и вместо этого спросил:
– И что вы делаете, когда видите лицо вашей мачехи?
– Я молюсь, – просто ответила Офелия. – Я молюсь очень усердно. Но иногда этого недостаточно. Я чувствую.
Она замолчала, и граф сказал:
– Продолжайте, я хочу знать, что вы чувствуете.
– Вы подумаете, что я совсем глупая, – сказала она, – но я чувствую, как она преследует меня... как какое-то ужасное и неотвратимое зло. – С этими словами она, не сознавая того, что делает, взяла графа за руку. – Пожалуйста, помогите мне, – прошептала она, – я боюсь.
Граф подумал, что у нее есть для этого все основания, и, сжав своей сильной рукой ее дрожащие пальцы, сказал:
– Вот что я сделаю: я принесу из замка одну вещь, которую дал мне некто, кто хотел таким образом выразить свою благодарность.
– Так же... как и я...
– В точности так, – согласился граф. – Как и вы, она решила, что я спас ей жизнь.
– Это кто-то из тех людей, кого вы спасли во время французской революции? – спросила Офелия.
– Кто вам про это рассказал?
– Нэнни рассказала, как невероятно храбро вы себя вели. И как вы не только помогали эмигрантам спастись, но и помогали им, когда они оказывались в Лондоне без гроша в кармане.
Граф прочел восхищение в ее взгляде.
– Мне очень повезло, – сказал он. – Удалось привезти сюда целыми и невредимыми не только нескольких французов и француженок, но и себя самого.
– А если бы вас... убили, – спросила Офелия, – то вы бы не смогли теперь помочь мне.
– Пожалуй, – согласился граф. – Но видите, я здесь и намереваюсь помочь вам, Офелия. Вы должны верить, когда я говорю вам, что образ, который я вам принесу, защитит вас от вашей мачехи, потому что власть добра гораздо сильнее, чем зло.
– О, пожалуйста, – сказала Офелия. – Я могу получить его поскорее, может быть, сегодня?
– Я съезжу за ним, как только допью чай, – пообещал граф. – Но вы понимаете, конечно, что мы не должны волновать Нэнни.
– Конечно... нет, – согласилась она.
Граф встал и пошел за Нэнни. Пока они шутили и смеялись за чаем, мысли его были обращены к Цирцее Лангстоун.
Впервые он с полной серьезностью отнесся к ее интересу к черной магии.