Другой человек, сидевший в экипаже спиной к лошадям, приготовился к действиям и со свирепым выражением лица выскочил на дорогу, сжав кулаки.
Нэнни была права, описывая его, как человека неприятной внешности.
Он набросился на графа, который уклонился от удара и нанес ему ответный удар в лицо. Он был крепким парнем, и у него хватило сил попытаться ответить на удар, но все его усилия оказать сопротивление были тщетны, и вскоре он неподвижно лежал на спине, как и священник.
Граф подошел к экипажу и заглянул внутрь.
Офелия полусидела-полулежала на заднем сиденье. Рот ей заткнули платком, а щиколотки и руки были связаны веревкой.
Граф взял ее на руки, отнес в свой фаэтон и посадил на сиденье. Затем, склонившись над ней, он взял поводья у Джейсона.
– Кучер ваш, – сказал он ему. – Когда вы с ним разберетесь, отпустите лошадей.
Он заметил блеснувшую радость в глазах Джейсона; тот спрыгнул на землю, подбежал к кучеру и уложил его рядом с двумя другими так же ловко, как перед тем его хозяин.
Затем он отвел экипаж на обочину, распряг лошадей и отпустил их пастись в соседнее поле.
Тем временем граф вынул кляп изо рта Офелии.
– Все хорошо, – сказал он, – вы спасены, и я обещаю вам, что это больше не повторится.
Какое-то время она смотрела на него, словно до ее сознания не доходила реальность происходящего, а затем разразилась рыданиями.
Она уткнулась лицом в его плечо, пока он развязывал веревки на ее запястьях и щиколотках. Освободив Офелию, граф обнял ее и прижал к себе.
– Это было ужасно, но вы же знали, что я приду к вам на помощь.
– Я молилась... и молилась... – говорила Офелия сквозь рыдания, – я так испугалась, когда подумала, что вы меня не слышите.
– Я вас услышал, – сказал ей граф. – И обещаю позаботиться, чтобы в будущем такие ужасы вам никогда не угрожали.
– Это мачеха их послала, – прошептала Офелия. – Она... попытается снова.
Граф собирался что-то сказать, но появился Джейсон, выглядевший очень довольным собой.
– Мы оставим их лежать на дороге, милорд, или столкнуть в канаву?
– Оставьте их, – сказал граф, – не будем больше пачкать руки такой мразью.
Джейсон рассмеялся и прыгнул на запятки фаэтона.
Граф развернул лошадей по направлению к Лондону.
Упряжка продолжала путь с хорошей скоростью, но теперь это была не гонка; он отодвинулся от Офелии и посмотрел на нее.
Она перестала плакать и вытирала глаза маленьким платочком.
– Куда мы направляемся? – спросила она через минуту. Голос ее был все еще тихим и испуганным.
– Я хочу, чтобы вы провели ночь у моей двоюродной бабушки, Аделаиды. Это графиня Довейджер Тьюксбери, устрашающая старая дама, которую все боятся, и совершенно заслуженно. Но я думаю, что вы ей понравитесь, а она вам.
– Нэнни будет беспокоиться, если я не вернусь.
– Я дам знать Нэнни, что вы в безопасности. Но мои лошади уже проделали длинный путь, а Лондон отсюда ближе, чем замок.
– Вы... спасли меня, – сказала Офелия, – но я не понимаю, зачем мачеха послала таких странных и ужасных людей, чтобы меня похитить?
– Вероятно, другие люди и не взялись бы за такую задачу, – с улыбкой сказал граф.
Он вовсе не собирался без необходимости открывать Офелии истинную причину похищения, но оценил ее ум.
– Может быть... я ошибаюсь, но они, наверное, имеют отношение к черной магии, – сказала она через минуту.
– Почему вы так подумали?
– Я чувствовала зло, исходящее от них. Такое же, что я ощущала, видя перед собой лицо мачехи... еще до того, как вы дали мне образ. – Граф не ответил, и, помолчав, она сказала: – Они... принесли бы меня в жертву?
– Что бы они ни собирались с вами сделать, – сказал он твердо, – теперь этого уже не произойдет, вы и сами знаете. Забудьте их, Офелия. Я думаю, даже позволять себе задерживаться мыслями на том, что есть зло, – это ошибка.
– Конечно... не надо так делать, – согласилась Офелия, – потому что постепенно так можно оказаться во власти зла.
Она вздрогнула, и граф сказал:
– Я сказал вам, что вы в безопасности. Никто и ничто, будь то человеческие и сверхъестественные силы, не сможет больше причинить вам вред. Я позабочусь об этом.
– Как вы можете так быть в этом уверены? – поинтересовалась Офелия.
– Я скажу вам попозже, – пообещал граф.
Она подумала, что, вероятно, дело в Джейсоне, который может услышать, о чем они разговаривают.
Она вздохнула, но это был вздох облегчения и счастья, и безотчетно придвинулась ближе к графу. Он посмотрел на нее с улыбкой, и она сказала:
– Это очень... неосторожно так мчаться... Мне хочется... потрогать вас и быть действительно уверенной, что вы реальный... и здесь.
– Я в самом деле здесь, с вами, – сказал граф, – и вы можете сказать за это спасибо Нэнни.
– Нэнни? – переспросила Офелия.
– Она послала мне записку, что я ей нужен, а поскольку я знал, что Нэнни никогда не заставила бы меня приехать без действительной необходимости, то выехал из Лондона немедленно, как только получил ее призыв о помощи. Но, как вы знаете, я немного опоздал.
– Нэнни была сильно встревожена?
– Ну конечно, она же вас любит.
– И я ее люблю, – ответила Офелия. – Я была так счастлива в этом милом маленьком домике, слушая рассказы о вас и вашем детстве. Я бы хотела прожить там остаток жизни.
– Думаю, что очень скоро вы нашли бы этот домик маленьким и тесным, – сказал граф.
– Может быть, он и маленький, – сказала Офелия, – но любовь, которую он вмещает, делает его просторным.
Граф снова улыбнулся. Он подумал, что никто не смог бы лучше выразить то, что много раз он думал об этом домике и о любом месте, где жила Нэнни.
Когда он был ребенком, вся любовь, приходившаяся на его долю, исходила от нее; это она защищала его от матери, постоянно его в чем-то обвинявшей. Детская в замке тоже была местом, наполненным любовью, и хотя он и не сознавал этого и не смог бы выразить так, как сейчас сделала Офелия, но всегда это чувствовал, навещая Нэнни в ее маленьком домике, крытом соломой.
Какое-то время они продолжали путь молча. Затем, когда впереди показались очертания первых лондонских домов, граф свернул на боковую дорогу. Проехав каменные ворота, они оказались перед приятного вида домом времен королевы Анны, – из красного кирпича, с длинными окнами и изысканной каменной резьбой над парадной дверью.