Он отпустил ее и отступил в сторону, словно боясь прикоснуться к ней.
– Вы пытались уговорить меня поступить вопреки здравому смыслу, – отозвался он. – Должен признаться, я колебался потому, что я так страстно желаю быть рядом с вами, так безоглядно люблю вас, что мне кажется, будто мою душу терзает адское пламя, и только вы одна можете принести облегчение.
Он стиснул руки в кулаки так, что суставы его пальцев побелели, и продолжал:
– Но когда мы обсуждали это сегодня днем, у меня была при себе определенная сумма денег. В течение всего обеда я строил планы, как нам выбраться из этого положения и добиться большего, и думал, что, быть может, мы, несмотря ни на что, сумеем прожить вместе и чувствовать, что нашей любви для нас достаточно. Но теперь... – он бросил взгляд в сторону закрытой панели, – у нас... ничего нет.
– Совсем ничего? – осведомилась Паолина.
– Только вот это.
Он сунул руку в карман камзола и вынул оттуда жемчужное ожерелье.
– Тогда мы спасены! – воскликнула Паолина.
– На данный момент – да, – ответил он, – но ненадолго. Мне не хотелось бы беспокоить вас раньше времени, но сегодня утром я узнал, что синьор Бонди послал своего поверенного в Феррару, чтобы выяснить, какой именно ювелир продал мне это ожерелье. Там он, без сомнения, узнает, что я не только не покупал ожерелья, но, напротив, продал большое количество драгоценных камней. Так как синьор Бонди сам подарил многие из них Контратине, ему не составит труда их опознать.
– И что он может сделать с вами?
– Тут, конечно, все в руках закона, – сказал сэр Харвей. – Однако, как я полагаю, синьор Бонди сделает все от него зависящее, чтобы обернуть против меня то обстоятельство, что, будучи одним из двух выживших после кораблекрушения пассажиров судна, я спасал драгоценности, а не жизни людей. Я, разумеется, могу дать правдивое объяснение того, что случилось. Весь вопрос в том, поверят ли люди мне или синьору Бонди.
– Тогда давайте уедем отсюда! – взмолилась Паолина. – Я чувствую, как над нами сгущаются тучи. Скоро у нас не останется никакой возможности скрыться. Мы должны уехать немедленно, пока у нас еще есть шанс.
– И жить только за счет этого?
С этими словами он протянул ей ожерелье, при свете свечей каждая жемчужина переливалась радужным блеском. Паолина рассматривала их с откровенной неприязнью.
– Оно очень... дорогое, – произнесла она немного неуверенно.
– Да, очень, – согласился сэр Харвей. – Но мне не приходится выбирать. Я должен буду продать его сразу же, как только представится благоприятный случай. И когда будут оплачены дворец, жалованье слугам, еда, чаевые вашему парикмахеру и портному и множество других мелочей, которые мы приобрели за последние несколько дней, останется самая малость.
– Достаточно, чтобы оплатить наш переезд в Австрию? – осведомилась Паолина.
– Да, – ответил он. – И что же будет потом? Неужели вы думаете, что я стану спокойно смотреть, как вы голодаете?
– Мы не будем голодать, – заявила Паолина. – – Мы найдем себе какое-нибудь занятие. Я умею шить, а вам, быть может, повезет... за игорным столом.
– Жизнь, которую вы находили столь невыносимой рядом с вашим отцом? – спросил сэр Харвей с горечью в голосе. – Нет, я не позволю вам унизиться до такого. Вы выйдете замуж за графа и очень скоро – быстрее, чем вы думаете – забудете меня.
– Никогда! Никогда! – вскрикнула Паолина. – Верите ли вы мне или нет, но я люблю вас всем сердцем.
– Вы забудете меня, – повторил сэр Харвей.
В его голосе, выражении его лица было нечто, говорившее о том, что ее отчаянные мольбы наталкивались на такую твердую решимость, которую ничто не могло поколебать. Девушка всхлипнула и протянула к нему руки. Он даже не пошевелился и не притронулся к ней.
– Все уже решено, – бросил он. – Мы сейчас же возвращаемся на бал. Я объясню графу, что наши планы изменились и мы в самом скором времени покидаем Венецию. Я уверен, что это заставит его перейти прямо к сути.
– Сегодня вечером он сказал мне, что хочет сообщить мне нечто очень важное, – произнесла Паолина печально. – Я думала о том, как мне повезло, что мне не пришлось выслушивать все это. Я верила в то, что вы нуждаетесь в моей любви и она много значит в вашей жизни.
– Вы ошибались, – ответил сэр Харвей.
Лицо его было похоже на маску, но он избегал смотреть в ее сторону. Она приблизилась к нему на шаг.
– Дорогой мой, – произнесла она мягко, – я ваша. Неужели это ничего не значит для вас?
– Скоро вы станете женою графа, – отрезал он. – Пойдемте, нам уже пора.
– Никуда я не пойду, – заупрямилась Паолина. – Вы нужны мне. Я хочу быть рядом с вами. Как я могу допустить, чтобы другой мужчина прикоснулся ко мне? Как вы сами сможете это вынести?
По внезапно вспыхнувшему огоньку в его глазах и плотно сжатым губам девушка поняла, что ее выпад оказал свое действие. Судя по всему, ее слова сильно задели его. Однако затем он с видом официальной учтивости открыл перед нею дверь и поклонился ей.
– Гондола уже ждет, – произнес он.
– Не вынуждайте меня идти, – взмолилась она в отчаянии. – И если это так уж необходимо, быть может, вы хотя бы поцелуете меня один раз перед уходом?
Сэр Харвей повернулся на пятках.
– Нет, – коротко ответил он и, отойдя от нее, направился через анфиладу в сторону лестницы.
Паолина какое-то мгновение колебалась, после чего, так как у нее, как ей казалось, не было другого выхода, последовала за ним. Звук ее шагов по деревянному полу был словно отголоском слабых, замирающих ударов ее сердца. Она чувствовала себя узницей, которую вели к эшафоту, но сэр Харвей так и не обернулся.
Они в молчании заняли свои места в гондоле, и быстрая лодка устремилась к палаццо Гондини, где должен был состояться бал. Весь дворец был ярко освещен праздничными огнями, множество гондол еще высаживали своих смеющихся пассажиров в масках на покрытые богатым ковром ступеньки.
Внутри палаццо бальный зал был украшен великолепными, покрытыми вышивкой драпировками и занавесями, гармонировавшими со стенами, выложенными самоцветами. Гигантские люстры и позолоченные подсвечники бросали отблески на роскошные наряды гостей, танцующих, играющих в карты, ужинающих в столовой и любующихся балетом в маленьком домашнем театре.
Сэр Харвей пробирался через толпу вместе с Паоли-ной, следовавшей за ним, пока они не заметили графа, стоявшего у входа в комнату для игры в карты и занятого беседой. Благодаря его высокому росту его нетрудно было обнаружить даже в столь многолюдном месте.
Сэр Харвей приблизился к нему. Граф обернулся, издав изумленное восклицание.
– Мой дорогой сэр Харвей! – приветствовал он его. – Я думал, что вы и ваша сестра уже удалились к себе.