— Ну а я бы предпочла увидеть на первых полосах газет имя леди Фрэнсис Бальфур, — возразила бойкая брюнетка. — Только подумайте, какой фурор это вызовет в обществе — знатная дама во главе суфражисток!
Все больше людей начинают понимать, что наше дело правое, — наставительно заметила соседка Виолы, — а значит, недалек тот день, когда нас признает весь мир!
Виоле это мнение показалось слишком оптимистичным, однако аудитория встретила его единодушным одобрительным гулом. Значит, она вновь осталась в меньшинстве…
Чтобы скоротать время, суфражистки принялись с одинаковым рвением распевать псалмы и фривольные песенки из водевилей.
Это напомнило Виоле о том, что вскоре ей предстоит пойти вместе с лордом Кроксдейлом на премьеру «Веселой вдовы».
Об этой постановке много говорили, и девушка предвкушала занимательное зрелище, однако мысль, что придется смотреть пьесу в обществе графа, портила ей настроение.
«Зря я согласилась на его предложение, — мысленно укоряла себя Виола. — Впрочем, теперь это уже не имеет значения — после того как мое имя появится в газетах, я буду опозорена, и граф наверняка знать меня не захочет».
Дело в том, что граф был другом самого, короля, а отрицательное отношение его величества к суфражисткам было хорошо известно.
А вот интересно, подумала вдруг Виола, что сказал бы сэр Ричард, если бы увидел ее сейчас здесь, в душной камере, в окружении воинствующих суфражисток, ожидающей вынесения приговора?..
Ее невеселые мысли потекли дальше. Виола не представляла, каков может быть срок тюремного заключения, но подозревала, что немалый — во всяком случае, достаточный для того, чтобы лишить ее возможности не только пойти с графом в театр, но и посетить его загородный дом во время уик-энда.
Интересно, поедет ли мачеха в Кроксдейл без нее? Почему-то Виола была уверена, что в этом случае граф будет весьма разочарован.
«Ну и прекрасно! — философски подытожила девушка свои рассуждения. — Я могу извлечь хоть какую-то выгоду из этого моего плачевного положения».
Ей припомнилось то чувство гадливости, которое появлялось у нее всякий раз, когда лорд Кроксдейл брал ее за руку или садился слишком близко.
«Наверное, я просто все это выдумала», — решила Виола, однако ничего не могла с собой поделать — чувство отвращения к графу не покидало ее.
Затем ее мысли обратились к Рейберну Лайлу.
Пожалеет ли он ее, когда узнает, что она все-таки попала в тюрьму? Ведь ему известно, как она этого боялась…
А какой он добрый! Ведь он не вызвал полицию, когда обнаружил у себя в кабинете бомбу.
Неожиданно Виоле стало страшно при мысли о том, что было бы, если бы злополучный снаряд все-таки взорвался. Ведь наверняка пострадал бы не только дом Лайла, а и сам молодой человек был бы изувечен, а возможно, и убит…
Рейберн Лайл понимал это, но как храбро себя вел! Ничуточки не испугался…
Другой бы на его месте наверняка просто закрыл двери и оставил ее, Виолу, на произвол судьбы — в конце концов, она сама во всем виновата. А Лайл в первую очередь подумал о ней, спрятал ее за диваном и прикрыл своим телом…
«Мне следовало бы поблагодарить его за это», — с запоздалым сожалением подумала Виола.
Ей припомнилось ощущение тяжести мужского тела на ее собственном. Но именно сила и хладнокровие Лайла внушили ей, что она в безопасности, хотя Виола была так напугана, что плохо соображала.
Тогда, рядом с Лайлом, она не ощущала ни гадливости, ни отвращения, а вот стоило графу только коснуться ее руки, и ей тут же инстинктивно захотелось отдернуть руку и самой отпрянуть от него.
Интересно, почему эти двое мужчин вызывают у нее такие разные чувства?..
Перед Виолой снова встало красивое лицо Рейберна Лайла и выразительный взгляд, которым одарила его леди Давенпорт, замеченный Виолой на приеме у маркизы Роухэмптонской.
«Какая она красивая! — подумала Виола. — И он, наверное, очень ее любит…»
Эта ночь, казалось, никогда не кончится. Пару раз Виола уже начинала дремать, но в ту же минуту ее будил чей-нибудь пронзительный возглас «Предоставить женщинам избирательные права!» или громкая песня, которую принимались петь узницы. Виола с удивлением смотрела на суфражисток, которые словно бы не знали усталости.
Наконец утро все-таки наступило. Через грязное оконце в камеру проник тусклый серый свет.
Женщины, как могли, постарались привести себя в порядок. У одной нашелся гребешок, у другой — зеркальце. Все это было пущено по кругу.
Но пришлось ждать еще несколько часов, прежде чем лязгнул засов и в камере появились полицейские. Женщин одну за другой начали выводить в коридор.
— Если нашим делом в суде занимается мистер Кертис-Беннетт, то ничего хорошего не жди! — заметила одна из арестанток.
— До встречи в тюрьме! — задорно кричали узницы, прощаясь друг с другом.
Они выходили из камеры с высоко поднятой головой и выражением решимости на лице.
«Какие они храбрые! И как отважно держатся…» — подумала Виола.
Она тоже постаралась придать своей походке и осанке больше твердости, но на душе у нее по-прежнему было тяжело, а пальцы, холодные как лед, предательски дрожали.
Когда арестованные суфражистки скрылись за дверями суда, Рейберн Лайл обратился к своему спутнику-офицеру:
— Могу я поговорить с дамой, которая только что прошла мимо? Она была последней в этой процессии.
Офицер покачал головой.
— Боюсь, что нет, сэр. Но вы можете передать ей ваше сообщение через меня.
— Это очень любезно с вашей стороны, — вежливо заметил Лайл.
Он отвел офицера в сторонку и что-то зашептал ему на ухо. Затем Лайл торопливым шагом покинул здание полицейского участка и направился к ожидавшему его экипажу.
Офицер же вошел в помещение зала судебных заседаний.
Как обычно в таких случаях, там уже толпились жадные до сенсаций репортеры. Они даже начали что-то писать в своих блокнотах, хотя судебное заседание еще не открылось.
Места для публики тоже не пустовали. В основном они были заполнены праздными зеваками, которые заранее предвкушали удовольствие от того, как знатные дамы будут «валять дурака».
Присутствовали здесь и женщины победнее. Им хотелось понять смысл нового движения, в котором с таким пылом участвуют эти богатые дамы.
Судья, мистер Кертис-Беннетт, был весьма суров и деловит.
Во главе арестанток шла некая миссис Деспард, которая, как стало известно Виоле, была признанным лидером суфражистского движения.
По всей видимости, эту ночь в камере она провела, репетируя свою будущую речь, и теперь принялась с жаром объяснять судьям, что вчерашнее выступление суфражисток было лишь началом большой кампании, которая будет продолжаться до тех пор, пока правительство не удовлетворит их главное требование и не предоставит женщинам равные с мужчинами избирательные права.