– Да. Передавайте мне.
Тад закрыл глаза, дарованные ему Господом и помещенные на лице, и открыл тот глаз, который Господь поместил в его мозгу, глаз, ухитрившийся разглядывать вещи, которые Таду совсем и не хотелось бы видеть. Когда люди, прочитавшие его книги, впервые встречались с Тадом, они были явно разочарованы. Они всегда стремились скрыть это от него, но не могли. Он не сердился на них, потому что понимал, что они могли почувствовать... во всяком случае, частично он мог увидеть себя их глазами. Если им нравились его книги (а некоторые были от них даже без ума), они заочно считали его сверхчеловеком, по меньшей мере, кузеном самого Господа. Вместо же Господа они сталкивались с мужчиной ростом шесть футов один дюйм, носившим очки, явно начинавшим лысеть и имеющим дурную привычку натыкаться на окружающие предметы. Они видели человека с весьма облезлой шевелюрой и носом, имеющим два отверстия, совершенно таким же, как и у них самих.
То, что они не могли видеть, было третьим глазом внутри его головы. Этот глаз, сиявший в его темной половине, той его части, которая всегда была затенена... Именно он делал Тада подобным Господу, и Тад был даже рад, что они не могут увидеть его. Если бы они увидели его сокровище, он был уверен, что многие попытались бы украсть этот чудо-глаз. Да, даже если бы для этого и понадобилось выдалбливать сокровище тупым ножом из головы Тада.
Глядя в темноту, он обдумывал свои представления о Джордже Старке – настоящем Джордже Старке, который выглядел совсем не так, как манекенщик, позировавший для фото автора на супер-обложках романов. Тад искал в своем сознании того человека-тень, который бесшумно рос в течение многих лет, наконец обнаружил его и начал описывать Алану Пэнборну.
– Он очень высок, – начал Тад. – Выше меня ростом, во всяком случае. Шесть футов три дюйма, а может, и все четыре дюйма, когда он в сапогах. У него светлые волосы, остриженные коротко и аккуратно. Голубые глаза. Превосходно видит вдаль. Около пяти лет назад ему приходилось надевать очки для работы вблизи. Для чтения и письма, в основном.
Его отличает не столько рост, сколько ширина. Он совсем не толстый, но чрезвычайно широкоплеч. Размер воротничка рубашки восемнадцать с половиной, а может быть, и все девятнадцать! Он моего возраста, Алан, но он не идет по моим следам, столь же быстро, как я, толстея. Он силен. Выглядит совсем как Шварцнеггер, тот нынешний Шварцнеггер, который чуть сдал и осел за последнее время. Он работает с весами. Он сможет напрячь свой бицепс до такой степени, что лопается рукав его рубашки, но он не так перекачан, чтобы его мускулатура выпирала отовсюду.
Он родился в Нью-Гэмпшире, но после развода родителей, поехал с матерью в Оксфорд, Миссисипи, где она в свое время росла. Он прожил там большую часть своей жизни. Когда он был помоложе, то имел столь глухое произношение, что его голос звучал, словно исходящий из собачьей конуры. Многие веселились и насмехались над ним по этому поводу в колледже – не в его присутствии, правда, поскольку это было бы слишком опасной шуткой над парнем этого типа – и он затратил много усилий, чтобы избавиться от своего недостатка. Теперь, как я полагаю, вы сможете услышать этот треск и шум в его голосе только когда он разъярится, но я думаю, что люди, заставившие его разъяриться, вряд ли смогут позднее выступать живыми свидетелями. У него слишком короткий предохранитель. Он неистов. Он опасен. Он, в сущности, отлично тренированный психопат.
– Что... – начал говорить Пэнборн, но Тад перебил его.
– Он имеет очень загорелую кожу, и поскольку блондины обычно совсем не загорают, этот признак может сильно помочь при идентификации. Большие ноги, большие руки, толстая шея, широченные плечи. Его лицо выглядит так, словно кто-то из очень талантливых скульпторов вырубил его из твердого камня, но в очень большой спешке. И наконец последнее: он может управлять черным «Торнадо». Я не знаю года выпуска. Одна из старых моделей, у которых всегда под капотом полным-полно жженого порошка. Черного цвета. На нем могут быть номера штата Миссисипи, но, скорее всего, он их часто меняет. – Тад помолчал и добавил: – Ах да, на заднем бампере есть наклейка. Она гласит: «МОДНЫЙ СУКИН СЫН».
Тад открыл глаза.
Лиз внимательно и молча смотрела на него. Ее лицо побледнело еще больше.
На другом конце линии была долгая пауза.
– Алан? Вы...
– Одну секунду. Я записываю. – Потом наступила еще одна, но более короткая пауза. – О'кей, – наконец произнес шериф. – Я все записал. Вы рассказали мне почти все об этом, но не сказали все же, кто такой этот парень, или какова связь между ним и вами, или как вы вообще узнали о нем?
– Я не знаю, но попробую. Завтра. Знание его имени, во всяком случае, никому не поможет сегодня вечером, потому что он пользуется другим.
– Джордж Старк.
– Возможно, что он будет достаточно сумасшедшим и назовет себя Алексисом Мэшином, но я сомневаюсь в этом. Видимо, тот человек, о котором мы сейчас говорили, называет себя Старком. – Тад попытался подмигнуть Лиз. Он никак не рассчитывал, что подобная попытка сможет улучшить его настроение, как и вообще что-либо другое, но, во всяком случае, решил попробовать. Таду, однако, удалось лишь прищурить оба глаза наподобие дремлющей совы.
– У меня нет возможности убедить вас, Тад, продолжить нашу беседу сегодня?
– Нет. Сегодня никак нет. Я сожалею, но ничего не смогу больше сказать.
– Хорошо. Я заеду к вам как можно скорее. – И шериф повесил трубку, без «спасибо – до свидания».
Подумав на эту тему, Тад решил, что шериф не очень-то ценит «спасибо».
Он поставил телефон на место и подошел к Лиз, которая сидела и молча смотрела на Тада, словно превратившись в статую. Он взял ее за руки – они были холодными – и сказал:
– Все пока идет нормально, Лиз. Я надеюсь.
– Ты собираешься рассказать ему о тех трансах, когда вы будете беседовать завтра? О криках птиц? Как ты слышал их еще в детстве, и что тогда это означало? То, что ты написал в книгах?
– Я собираюсь рассказать ему обо всем, – ответил Тад. – Что он посчитает нужным отобрать для передачи своим начальникам... – он пожал плечами. – Пусть сам решает.
– Так много, – сказала она тихим, слабым голосом. Ее глаза по-прежнему пристально смотрели на Тада, казалось, они были не в силах оторваться от него. – Ты знаешь так много о нем, Тад... каким образом?
Он мог только встать перед ней на колени, держа ее холодные руки. Как он мог узнать столько много? Это спрашивали многие и все это время. Они пользовались разными словами для того, чтобы сформулировать свой вопрос, но он был фактически один и тот же – как вам удалось все это раскопать? Как вам удалось сложить все это в слова? Как вы это сумели запомнить? Как вы поняли это? – все эти фразы сводились к единственному вопросу: как вам удалось это узнать?