— Не плачь, родная моя, не плачь, наша любовь победит все преграды, и пусть мы встретились при таких странных обстоятельствах, ты никогда не пожалеешь об этом.
— Я и не жалею! Встреча с тобой — самое счастливое событие в моей жизни! По ведь тебе оно принесло так много горя, тебя мог убить на дуэли маркиз, а теперь мы и вовсе должны расстаться… И все это по моей вине! — продолжала рыдать девушка.
— Здесь вина не твоя, а, скорее, Судьбы. Это она сделала вас с братом настолько отважными, что вы отправились в Париж, она столкнула нас на Балу художников, она дала мне возможность вновь обрести тебя, когда я уже думал, что потерял тебя навеки.
— И все же ты должен покинуть меня… — Тина глядела на графа, заплаканная, с покрасневшим носиком, но даже и такой она казалась ему прекрасней всех на свете.
— Я люблю тебя, — повторил он. — Один Бог знает, как я люблю тебя, но и ты должна быть мужественной, моя девочка.
— Это не так легко… Ведь я сказала тебе еще не все…
— Что же?
— Папа с мамой уже приготовили мою свадьбу.
— Итак, ты помолвлена, но с кем?
— С… англичанином.
— И это ужасает тебя?
— Конечно! Англичане холодны, бесчувственны и жестоки… Мне придется всю жизнь жить среди таких бессердечных людей, людей, которые никогда не смеются и никого не любят… жить без тебя…
— Кто же этот суровый англичанин?
— Герцог Фэйверстоун. Он скоро приедет сюда на «Золотой приз». — Тина подумала, что граф не понял, и пояснила: — Это наши самые знаменитые скачки.
— Я наслышан о них. Но зачем тебе выходить за английского герцога?
— Потому что сейчас нет подходящих принцев в царствующих домах, а он родственник королевы Виктории.
— И ты думаешь, что будешь с ним несчастна?
— Как же иначе? Тем более после того, как полюбила тебя? — Тина тяжело вздохнула. — Моя сестра Мелани так отчаянно несчастлива со своим мужем, кронпринцем Фюрстенбурга… Так будет и со мной…
Граф немного помолчал, а затем решительно, но мягко уверил девушку:
— Итак, поскольку я не в силах буду вынести твое несчастье, моя радость, я спасу тебя.
— Спасешь? — изумилась Тина, и на мгновение свет надежды блеснул в ее глазах. Правда, он тут же погас, едва она прошептала: — Но ты не можешь ничего сделать. Кендрик не шутил, и папа никогда не простит мне бегства в Париж… Словом, я постоянно буду находиться в страхе и тоске за твою жизнь…
— Подумай, действительно ли моя любовь тебе дороже того, что может предоставить принцессе Виденштайнской английский герцог? Ведь если мы с тобой удалимся в изгнание, то нас ждет почти бедность, а готова ли ты к ней после столь многолетней привычки к хорошим платьям, драгоценностям, комфорту, слугам? Лишиться всего этого — ради одного мужчины?!
— Я готова носить лохмотья… мыть полы… просить милостыню — лишь бы быть с тобой! — Что-то новое, решительное и властное, прозвучало теперь в словах девушки, и граф, уже не колеблясь, прижал ее к груди. Когда же для продолжения поцелуя у них не хватило уже дыхания, он сказал:
— Я найду выход из этого тупика, и, может быть, он будет не таким уж пугающим, как тебе представляется.
— Значит, я смогу быть с тобой?
— Быть моей женой, — улыбнулся граф. — В первый раз, поверь мне. Тина, я прошу женщину стать моей женой, ибо в первый раз я встретил существо, с которым, я уверен, буду счастлив до конца дней.
— А я — с тобой.
— И никогда ни один мужчина не заинтересует тебя?
— Никогда. Ни один. — При этом Тина вспомнила о герцоге и вздрогнула от отвращения. — Так что же мы будем делать? Что?
— Я уже как-то раз просил тебя оставить все хлопоты мне, — напомнил граф. — А поскольку я должен быть уверен в успехе, позволь мне пока ничего об этом не говорить.
— Но если… у тебя ничего не выйдет?
— Убедит ли тебя в успехе тот факт, что я всегда добивался в жизни всего, чего бы ни захотел? А тебя. Тина. я хочу так, как ничего никогда в жизни не хотел.
— Я буду молиться, снова молиться, как перед дуэлью, чтобы… Но все же, я боюсь…
— Я тоже боюсь потерять тебя, и поэтому теперь, после того, как ты сообщила мне о своем происхождении, мне лучше покинуть Эттинген.
Тина обвила руками его шею.
— Но как мне отпустить тебя? А если я никогда не увижу тебя больше? Что со мной тогда будет? Я не могу потерять тебя еще раз, Жан!
— Как и я. Именно поэтому ты и должна мне верить безоговорочно.
— Я знаю, что ты самый благородный, самый удивительный человек во всем мире! Но ведь есть еще папа, и двор, и вся страна… Как тебе одолеть их всех?
— Любовь побеждает все. И надо верить, что и наши чувства способны на многое.
— Да-да, наши чувства спасут нас! — с жаром подхватила девушка. — Ведь ты для меня весь мир! Теперь нет для меня ни неба, ни моря, ни луны, ни солнца, ни звезд — есть только ты один!
Граф нежно прижался щекой к ее щеке.
— Я обожаю тебя! И когда-нибудь докажу это… Когда мы поженимся.
— Ах, если бы это произошло побыстрей!
— Главное в деле победы — верить в нее, — улыбнулся граф. — И поэтому, прошу тебя. Тина, верь в меня, верь!
Девушка задохнулась от счастья.
— Я верю.
— Тогда мы выиграем, моя любовь.
И он снова стал целовать ее до тех пор, пока горячая воина не затопила обоих — и все стало понятно без слов.
И пусть разум Тины еще сопротивлялся — ее тело, душа, сердце и детская вера в Бога говорили о том, что все будет хорошо.
Господь подарил ей эту любовь — и она верила, что он воплотит в жизнь все ее радости.
Поезд, направлявшийся в столицу, набрал скорость уже через несколько минут после узловой станции, и Тина, не спускавшая глаз с брата, заметила, что он волнуется не меньше ее.
Волнение это началось еще вчера, когда в Эттинген прибыл курьер из дворца с требованием немедленно возвращаться. Разгадать причину такой спешки брат с сестрой так и не смогли, а потому сильно беспокоились.
Как только они остались наедине, Тина спросила:
— Как ты думаешь, неужели все это потому, что папа узнал о наших похождениях в Париже? По кто мог сообщить ему об этом?
— Кто угодно, но только, мне кажется, вызывают нас в столицу совсем не по этой причине.
— К чему же тогда такая спешка?
— Ума не приложу.
И тогда Тина рассказала брату секрет о приезде графа, который она скрывала от него целых два дня.