— Не нашего ума дело, — хмуро высказался пехотный лейтенант. — Правильно пацан сказал: приказали бить врага — и мы приказ выполнили. Мало ли каких наемников рагвены с импами набрали и бросили на этот участок.
Задумчиво поглядев на него, капитан проговорил, понизив голос:
— Тут загадки давно начались. Помните того майора из штаба фронта, который фактически руководил всеми операциями? Так вот — ни хрена он не штабной. При мне два полковника в штабе корпуса говорили, сам слышал: сражением в этом секторе управляли умные головы из фронтовой разведки.
Надо же, успел подумать Афанасий. Но так и не успел задать своего заветного вопроса: прозвучал сигнал общего сбора. Немолодой подполковник построил две дюжины уцелевших бойцов 11-го батальона, назвал чудо-богатырями, объявил благодарность, помянул павших смертью храбрых. Затем объявил, что сможет принять на борт лишь раненых, а здоровым придется на несколько дней задержаться на этой планете.
— Отдыхайте, парни, командование разрешает, — сказал подполковник. — Завтра-послезавтра сюда прибудет отряд трофейной службы вашей дивизии. Поможете им собрать всю технику, какая тут осталась. Заодно пришлют маршевое пополнение, командира. Не возить же вас за триста парсек в сборный пункт. Прямо здесь, на месте, сколотят новое подразделение на вашей основе.
«Носорог» действительно скоро взлетел, оставив на пляже ошеломленных солдат и гору снаряжения, в том числе — по ящику мясных и рыбных консервов. Осмотрев братскую помощь 480-й дивизии, Рыжий Шнобель умело выматерился, после чего начал грязно ругаться. Однако делать было нечего, поэтому фельдфебель распределил среди личного состава боеприпасы, индивидуальные аптечки и аккумуляторные батареи. Народ дружно потребовал выдать на обед мясо.
— Само собой. — Рыжий не собирался спорить. — Сержант Машукевич, кто врал, что может собрать самогонный аппарат?
— Ну? — насторожился Афанасий.
— Собирай, — приказал фельдфебель. — Фрукты сами плывут. Наварим пару ведер и отметим конец войны.
Разумную идею братва встретила положенными выкриками. В этот самый миг заскрипела музыка, и все повернулись к морю, где начиналось ежедневное шоу.
Из-за косы, окружавшей бухточку слева, чинно выплывали лодки и плоты. Как и в прежние дни, на самом большом сооружении горела жаровня, вокруг которой дергался в конвульсиях хмырь, разукрашенный цветастыми татуировками, перьями, сплетенными цветами и чем-то вроде звериных хвостов.
Смысл этого представления был не вполне понятен. Люди предполагали, что шаманы окрестных племен совершают какой-то магический обряд — то ли задабривают небесных богов из 11-го батальона, то ли просят вредных демонов изничтожить или хотя бы прогнать пришельцев. Скорее всего, туземцы не питали к людям злых эмоций, потому что после музыкального приветствия подносили большую корзину кислых и сладких плодов. Впрочем, женщин бойцам земной армии ни разу не предложили, то есть добрые чувства дикарей ограничивались элементарной физиологией, но не затрагивали высокой духовной сферы.
С неделю назад, на второй день концерта местной самодеятельности, солист вызвал бурный восторг личного состава, когда, поскользнувшись на плоту, шлепнулся в море. Изголодавшиеся по красивым зрелищам солдаты долго хохотали и кричали: «Бис», — но шаман не понял намека и больше за борт не падал. Разочарованные пехотинцы быстро теряли интерес к однообразным выступлениям аборигенских исполнителей, но концерты все-таки смотрели. Во-первых, других развлечений все равно не предвиделось. Во-вторых, привыкли к фруктам и орехам, хоть как-то разнообразившим скудный рацион сухого пайка.
Сегодня артисты разошлись не на шутку. Лодок собралось вдвое-втрое больше обычного количества, шаманы бесновались аж на четырех плотах, а не на одном, как бывало в прежние дни. Пламя из горелок хлестало выше человеческого роста, музыканты остервенело молотили в барабаны, дергали струны и дули в громадные трубы. Мелодия, конечно, получалась ужасающая — примерно так же звучали предсмертные стоны поврежденного турбореактивного движка. Размалеванные растительными соками аборигены тоже не относились к разряду эстетического совершенства. Тем не менее бойцы мужественно терпели. И дождались.
Плавсредства коснулись отмели. Воюще-барабанящая толпа, не прекращая танцевальных телодвижений, схлынула на пляж и, кружась завихрениями, приблизилась к людям. Музыка злобных демонов затихла нестройно, в тишине робко прогудели запоздалые трубачи да пару раз простучал барабан. Настал блаженный миг безмолвия, и здоровенные гуманоиды сложили перед солдатами корзины. На сей раз незнакомые с гигиеной дети природы натаскали неслыханную прорву даров — тут были не только фрукты, но и корзина с громадными рыбинами, и какие-то изделия из цветного камня, и обточенные в форме божков-идолов куски дерева.
Немолодых лет вождь или шаман — в прежние дни люди его вроде бы не видели — с воплем воткнул в песок каменный топор, выполнил серию прыжков с поворотом вокруг собственной оси, после чего, запыхавшись, опустился на колени. Остальные последовали его примеру и тихонько завыли, потрясая безоружными руками. За музыкальные инструменты никто, к счастью, больше не брался. Коленопреклоненный патриарх забубнил что-то на своей фене, тыча пальцами то в сторону солдат, то в небо, то в изуродованный корпус «Носорога». Толпа заунывно подвывала, периодически касаясь лбами песка.
Парень из 3-й роты, призванный в армию с какого-то курса университета на Калиюге и прозванный Шарохлопом, сказал неуверенно:
— Кажется, они боялись, что боги бросят аборигенов и вернутся на небо. Но небесный корабль улетел, а мы остались.
— И что потом? — насторожился фельдфебель. — Это радует их или огорчает?
— Хрен их знает. — Шарохлоп пожал плечами. — Я всего-то несколько слов этого народа запомнил.
Церемония затянулась, но в конце концов аборигены вернулись на плоты и лодки. Вновь загремела отвратительная пародия на музыку, но теперь исполнители не проявляли прежнего рвения, к тому же уродливые звуки вскоре затихли вдали.
Личный состав уже разводил костер, умельцы потрошили рыбу, а знатоки рассуждали — зажарить этих торпед на огне или обмазать глиной и запечь в углях. Крикнув, чтобы не забыли посолить, Афанасий выбрал цитрус помягче и пошел монтировать перегонный механизм. Пришлось повозиться, но к вечеру все были хорошие, остатки же сивушной жидкости разлили по тщательно вымытым канистрам.
— Разбери аппарат, — нетвердым голосом предупредил Рыжий Шнобель. — Завтра могут офицеры прилететь.
Машукевич просто кивнул — отвечать было лень. Скинув броню, мундир и сапоги, он окунулся в теплую воду, понырял, поплавал, поплескался и вернулся на песок. Под пьяную балду почему-то вспомнился утренний разговор — дескать, непонятно, с кем тут земляне сражались и вообще зачем оказались в этой системе. Сержант зевнул и вяло подумал, что кому надо, те знают ответы на все вопросы, а разные непонятности когда-нибудь в кино покажут.
Двадцатилетний парень даже не старался бороться с одолевающей сонливостью. Просто валялся, облокотившись на броню подбитой машины, и смотрел в море, где на лазурном зеркале неторопливо катились ровные шеренги волн. Вдали от берега стихия малость разгулялась, и колебательные движения водной массы швыряли какую-то парусную лоханку.