– Я то? – усмехнулся седоусый воин, – воевода стрелецкий.
– А я Ваня, – представился Иван.
– Это мы уже знаем, – воевода развернул свиток, – а вот ты знаешь, что тебя теперь ждет?
– Нет.
– Ну, слушай, царский указ, – воевода откашлялся и начал с выражением читать. – Иван по прозвищу Дурак, уроженец деревни Недалекое за преступления против царя батюшки нашего Владемира Первого, приговаривается к смертной казни через забитие плетьми до смерти у позорного столба. Ваньке разбойнику инкриминируется…
– Чего? – выпучил глаза Иван.
– Да перечисляют тут все, что ты вчера натворил, – вздохнул воевода, – я этого писаря и сам готов прибить, – честно признался он, – выучился в Голштинии на нашу голову, а теперь мудреными словами над нами изгаляется. Короче, ежели проще, казнить тебя будут вместе с собакой твоей за смуту, учиненную в столице, и порчу государственного имущества.
– Какую смуту? – нахмурился Иван. Он действительно ничего не помнил.
– А ты припомни. С цыганами на ярмарке драку затеял?
– Нет.
– Морду их медведям бил?
– Нет.
– Как нет? Как нет? Я ж сам все видел. Ты что, издеваешься?
– Нет.
Воевода зарычал. К нему склонился палач.
– Воевода батюшка, он же дурак. Так и в указе написано.
– И то верно, – успокоился стрелецкий воевода, и как к ребенку уже обратился к Ивану, – не хорошо ты вчера Ванюша себя вел. Цыган с медведями покалечил. Ну, их-то ладно, сам эту породу не люблю, да еще и с ножами они на тебя полезли, но стрельцов то моих вчера за что побил? Они ж вас разнять хотели, за тебя дурака заступались, как за верноподданного царя батюшки нашего.
– Это правильно, – одобрил Иван, – верноподданных надо защищать.
– Тогда скажи Ванюша, верноподданный ты наш, за каким хреном ты позорный столб из цельного железа, с корнями из земли выдернул?
– А я и не знал, что у столбов корни есть, – искренне удивился Иван, и почесал затылок, еще больше вытянув цепь. Под рукой нащупалась огромная шишка.
– Да это я так. Фигура речи. Вот скажи ты мне дурачина, зачем ты этим столбом и стрельцов, и цыган, и медведей, и половину рыночной площади в тюрьму согнал? Цыган, ладно, но стрельцов-то зачем? – рука воеводы невольно потянулась к синяку под глазом.
– Я что, сортировать их чтоль буду? – выдал внезапно довольно мудреную фразу Ванюша, – как в махаловке отличишь цыгана от стрельца?
– Но стрельца-то от медведя отличить можно!!? – сердито рявкнул на Ивана воевода, – боярская дума до сих пор голову ломает, как ты всех туда загнать умудрился. Тюрьма же маленькая! И за каким чертом ты потом дверь столбом подпер?
– Чтоб не разбежались, наверное, – пожал плечами Иван.
– А столб зачем согнул?
– Так он же большой, а дверка маленькая, – начал пояснять Ванюша, – по габаритам столб не проходил.
– Слова то какие мудреные знаешь… Ой, что-то сдается, мне, что не такой уж ты и дурак, – насторожился воевода.
– Кто, я?
– Ты.
– А чегой-то мне дураком быть? – удивился Ванюша, – вот на днях я к бабе Яге посватался. Дурак бы до такого не додумался. А я умный.
– И чем же она тебя прельстила? – сразу успокоился воевода.
– Дык хозяйство же! – азартно сказал Иван Дурак, – к такому прислониться не грех! Опять же в лесу живет, воздух чистый.
– А годков бабуле сколько?
– А я почем знаю? На вид за сотню перевалило.
Воевода успокоился окончательно.
– Значит так, Ванюша. Столб погнул?
– Ну, раз говоришь погнул, значит погнул.
– Тюрьму порушил?
– Я порушил?
– Нет, – честно признался воевода, – не ты, мы. Стену пришлось ломать, чтобы людей выпустить.
– Так это уж вы са-а-ами виноваты, – прогудел Иван, – что не могли просто столб от двери отвалить?
– Не могли Ванюша, – вздохнул воевода, – ты около двери этот столб своему односельчанину в тот момент продавал. Он как раз на ярмарку приехал кузнечными поделками торговать.
– И как, продал?
– Продал.
– За сколько?
– За золотой.
– И где же он? – начал ощупывать карманы Ванюша.
– Отобрали.
– Мой золотой? – возмутился Иван, – кто?
– Вакула. Очень он обиделся, когда понял, что ты ему государственное имущество внаглую впариваешь, ну и приголубил тебя молотом. Тут-то мы тебя и взяли.
– А-а-а… то-то думаю, что у меня здесь чешется? – Иван осторожно ощупал шишку на затылке.
Воевода сочувственно посмотрел на дурачка.
– Но самое главное не это, Ванюша. Как ты до жизни такой докатился, что с оборотнем связался? Дружбу с ним завел?
– Каким оборотнем?
– А вот рядом с тобой сидит, это кто?
– Собачка моя, – Иван подтянул за цепь волка поближе, и по хозяйски потрепал его по холке, – никому не отдам.
– И какой породы твоя собачка?
– Лайка, – ляпнул первое, что пришло в голову Ванюша.
Волк простонал что-то типа: «Ой, дура-а-ак…» и попытался загнуть хвост крючком.
– А с чего ты взял, что это лайка?
– Потому что лает, – сердито огрызнулся Иван, – а иногда и тявкает, – и для убедительности наступил свой «собачке» на так и не согнувшийся хвост, в надежде вызвать нужную реакцию.
Черногор вместо тявканья выдал такой великолепный вой вперемешку с отборным матом, что все присутствующие даже заслушались.
– Вот так мы его и опознали, – с удовольствием сообщил Ивану воевода, – ты когда упал, там, у тюрьмы, он еще и не такие перлы выдавал, пока мы тебя в оборот брали.
– Почему?
– Так ты ж на него упал. Кстати, где ты его нашел?
– В лесу, – буркнул Иван, – как увидел, сразу понял, по мне собачка. Буду с ней на медведя ходить, стадо мое заставлю охранять…
– Какое стадо! У вас же одна коровенка на троих! Нам Вакула много чего про тебя и твою семью рассказал.
Волк сел на хвост, тяжело вздохнул.
– Да хватит тебе Ваня, раскололи нас…
– Вот это другой разговор, – обрадовался воевода, – радуйся Иван, что казнь вашу отложили…
– А почему отложили? – непочтительно перебил его Ванюша.
– Так столб-то ты погнул! Пока его теперь по новой перекуют, да обратно на место поставят! В том-то и счастье твое. А заодно и твое, – повернулся воевода к волку. – Недаром говорят, дуракам везет. Заинтересовались вами очень серьезные люди. Ежели договоритесь, есть шанс помилование заработать. – Воевода повернулся к палачу, – зови. Все пока сходится. Кандидатура подходящая. Дурак дураком…