Во время легкого ужина он красочно пересказал недавние события на лестнице академического дома. Лариса слушала, ахая, охая и хватаясь за сердце, а временами поддакивала: помню, мол, эти крики и эти выстрелы. От волнения ее внушительных размеров бюст колыхался так энергично, что Михаил, будучи не в состоянии сдерживаться, приступил к решительным действиям. По обыкновению, Лариса сделала неприступно-недоумевающее лицо, начала говорить, что не хочет и что заниматься такими вещами в общественном транспорте — просто неприлично. Когда она воззвала к моральному кодексу добропорядочного комсомольца, Михаил ласково поцеловал красивую дурочку и сказал, посмеиваясь:
— И не надоело тебе понапрасну воздух колыхать? Каждый раз на этом самом месте начинаешь голову морочить, хотя прекрасно знаешь, чем все кончится. Сколько же тебе повторять: я уже давно не комсомолец и вдобавок беспартийный… Так что кончай кочевряжиться, сама хочешь не меньше моего.
Прыснув, Лариса бросилась на него со словами:
— Ну что с тобой поделаешь…
Они провели бурную ночь в покачивающейся под колесный перестук койке, а затем продолжили свои в высшей степени приятные занятия в московской коммуналке, где Каростин занимал две комнаты. Изредка его беспокоила странная нервозность Ларисы, но потом Михаил решил, что она просто перенервничала и не пришла в себя после визита эсэсовских лазутчиков.
А в действительности Ларису смущало совсем другое: Миша ей попрежнему нравился, но в прошлый раз имел неосторожность пригласить Ларису на день рождения старшей сестры Анечки. Там Лариса познакомилась с племянником Михаила и своим ровесником. Нежнейшие ее отношения с лейтенантом морской авиации развивались неожиданно стремительно, и безумно влюбленный парень уже делал предложение руки и сердца. Ларисе очень льстило, что из-за нее потеряли голову сразу двое шикарных кавалеров, но была бы ужасно потрясена, когда бы узнала, что про их роман известно даже первым лицам государства. Однако она, к собственному счастью, ничего такого не ведала и была озабочена лишь одним — что бы Стален ничего не узнал о ее связи с Мишей, а Миша — о ее связи со Сталеном. До сих пор это неплохо удавалось.
Около двух часов дня в дверь постучал сосед и произнес конспиративным шепотом:
— Михал Никанорыч, ты дома? К телефону тебя.
Телефон, как было принято в те годы, висел на стене общего коридора. Из трубки прозвучал знакомый интеллигентный голос:
— Миша? Здравствуйте, Мишенька. Мне передали, что вы привезли бумаги. Как бы их поскорее получить?
— Здравствуйте, Роман Григорьевич, — засопел спросонок Каростин. — Ой, как хорошо, что вы позвонили! Рад вас видеть, то есть слышать… Мы все так за вас переживали. У меня ваши бумаги, и Лариса тоже здесь. Я бы сам завез, но меня зачем-то в наркомат отозвали прямо из командировки… — Он только сейчас вспомнил о вчерашней телеграмме.
Профессор Недужко произнес недоуменно:
— При чем тут наркомат? Это я вас вызвал. Сейчас за вами машину пришлют.
Через час черный ГАЗ-А подкатил к огромному зданию, внушавшему страх и надежду всему Союзу и половине остального мира. Михаила и Ларису провели по лабиринту коридоров, и вскоре молодые люди оказались в кабинете, где висели на стенах портреты Ленина, Сталина, Дзержинского и Берия. У окна, дымя папиросами, оживленно беседовали Недужко и моложавый майор восточной внешности.
Увидев отца, Лара снова пустила слезу и с воплем: «Папа! Папочка! Дорогой!» — бросилась к нему, чуть не сбив его с ног. Профессор торопливо чмокнул дочку, рассеянно пожал руку Михаилу и вцепился в свои папки. Торопливо проглядев содержимое, он с облегчением сказал майору:
— Все на месте.
Полтора года отсидки совершенно не отразились на его характере. Романа Григорьевича по-прежнему волновали только собственные идеи, пролагавшие тропинку в разгадке тайн Вселенной. Порой казалось, что спектры излучения двойных звезд для профессора Недужко важнее собственного здоровья или семьи, а также всего остального, что не входит в круг его научных интересов. Майор сказал, улыбаясь:
— Ступайте, Роман Григорьевич. Поработайте сегодня на даче, и с дочкой пообщаетесь, и в бумагах своих разберетесь.
— Да-да, конечно… — Не отрывая взгляда от старых записей, профессор направился к дверям и на ходу рассеянно поинтересовался: — Ларка, ты не забыла стенографию? У нас сегодня будет много дел…
Когда они остались вдвоем, чекист показал Каростину на стул и представился:
— Моя фамилия Рунгулов, зовут — Алан Остаевич. Недавно назначен начальником отделения в Комиссию по специальным научным исследованиям. Так что теперь будем работать вместе.
— Давно я не слышал об этой комиссии, — вырвалось у Михаила.
— И не могли слышать. Комиссия ни разу не заседала с марта тридцать первого. В октябре текущего года про нее снова вспомнили, нарком приказал восстановить аппарат. Я больше месяца разбирался с архивами, наткнулся на вашу фамилию. Вот решил побеседовать. Тем более профессор Недужко тоже очень хорошо о вас отзывался…
В середине двадцатых годов, когда НКВД еще был безобидным ведомством, координирующим деятельность местных советов, в недрах ОГПУ родилась комиссия под председательством самого Железного Феликса. Новый орган занимался загадками природы и перспективными научно-техническими разработками, включая атомную энергию, ракетные снаряды, радиолокацию, телепатию, ясновидение и телевидение, а также таинственные радиопередачи, доносящиеся из межпланетного пространства.
Особое внимание комиссия Дзержинского уделяла странным светящимся телам, которые носились на разных высотах, нагло нарушая все госграницы и законы природы.
Михаил Каростин был в ту пору голодным студентом Ленинградского физтеха и, чтобы поправить свои финансовые дела, писал авантюрную фантастику о магах, космических пришельцах и монстрах, населяющих джунгли далеких планет. Его опусы охотно печатали популярные журналы «Мир приключений», «Вокруг света» и «Борьба миров», а кое-что удалось даже издать отдельными книжками, хоть и в мягкой обложке.
Сам Михаил считал лучшими два утопических романа, действие которых происходило в коммунистическом Советском Союзе третьей четверти двадцатого века, когда жизнь будет насыщена чудесами техники вроде электрического транспорта, телевизоров, реактивных самолетов, холодильников и радиевых пулеметов, у читателей же колоссальной популярностью пользовалась восьмитомная эпопея «Революция в эфире», описывающая завоевание планет Солнечной системы конно-механизированными корпусами социалистической Земли. Пользуясь идеологическими послаблениями эпохи нэпа, Каростин изложил в анекдотической форме некоторые эпизоды недавно закончившейся Гражданской войны. Стержень политической интриги составляла борьба видного революционера товарища Чачи Хомасуридзе против ренегата и предателя Леона Хрюцкого. По слухам, такая коллизия пришлась по душе прототипу товарища Чачи, и Генеральный секретарь велел соответствующим инстанциям оградить молодого талантливого автора от злобных нападок левых уклонистов. Критики из РАППа и прочих гадючих гнезд окололитературной богемы пытались покусывать его, но издательства исправно, пусть и редко, печатали романы Каростина.