— Как будто сейчас хорошо.
— Терпимо. Будет хуже.
— Но ведь должны же и другие проснуться. Полиция, армия, правительство.
Борис кивнул.
— Должны. Не все, но проснутся. И что? Они тоже люди. Вот проснется какой-нибудь мент. Что, думаешь, он мирных граждан спасать бросится? Да ни фига. Прежде чем вспомнит, что мент, он вспомнит, что человек. И чего он начнет творить, по-твоему? Справедливость?
Я пожал плечами. Уже давно понял, куда клонит братец.
— Ну, а правительство?
— Представь себе, что проснется президент.
Я представил. Страна в разрухе, ничего не понятно. Кругом горы сгнивших человеческих останков. Деньги — ничто, бывшая власть — пустое место. Достижения науки и техники превратились в тлен. Экономики нет, социальные и политические системы навернулись.
Нет, туфта это все. Есть же наверное положения и установки на случай войны, ядерного взрыва или еще какой-то глобальной катастрофы. Не может система рухнуть полностью. Должны быть какие-то схемы, по которым станут действовать власти.
— Или вот я, — снова заговорил Борис. — Раньше у меня было все, что я хочу. Ну, или почти все. А сейчас — только топор и один великовозрастный баклажан на шее.
— Иди ты, — рассердился я. — Убийца.
— Я тебе жизнь спас, — безразлично напомнил Борис и отвернулся.
Обиделся? Нет, он не умеет обижаться. Разозлиться может, обидеться — нет. Но ощущение, что я его всерьез задел, не покидало.
— У тебя кровь на куртке, — сказал я.
— Ты тоже заметил? — Интонация была такой, что я не понял: ерничает Борис или говорит серьезно. — Подержи.
Он пихнул мне в руки топор, стянул ветровку, забрал у меня топор и стал обтирать лезвие. Вышло у него это настолько рутинно и обыденно, что мне снова стало не по себе.
Закончив чистку, он удобнее перехватил оружие. Перемазанная кровью ветровка комом полетела в сторону.
— Ночью холодно, — одернул я.
— До ночи разберемся. Сейчас важнее не выглядеть мясником. Идем.
— Куда?
Он кивнул в сторону и зашагал по растрескавшемуся шоссе.
Я поспешил следом, походя отслеживая направление. Впереди, слева от Киевки, высился синий куб гипермаркета. Стены поблекли и облупились, но цвет все же угадывался.
Гипермаркет — это хорошо. Там может быть еда, вода, одежда и много чего еще полезного. Если не сгорело, не сгнило, не сожрали мыши. Если, если, если. Но зайти все равно нужно.
А еще там могут быть люди.
От последней мысли бросило в озноб. В животе что-то сжалось. Как в детстве, на качелях, когда отец раскачивал сильно-сильно. Только в детстве было радостно, а сейчас стало жутко.
А ведь сутки назад я мечтал найти людей.
Борис свернул с шоссе. Пошел осторожно, разводя руками ветви.
— Борь, — позвал я.
— Чего?
— Тормозни. Мне надо.
Борис остановился и посмотрел на меня, как на врага народа. Я молча кивнул на кусты.
— Иди, — проворчал он.
Сам, что ли, в туалет никогда не ходит? Так чего ведет себя так, как… Да, собственно, как обычно.
— Спасибо за понимание, — огрызнулся я.
— Еще заходи. — Борис хищно ухмыльнулся.
Черт бы его подрал.
Я зашел за кусты, кое-как расстегнул заедающую ширинку.
— Далеко не уходи, — окликнул брат.
Вместо ответа я зажурчал. Ну его в баню с играми в мамочку. В конечном итоге я старше, я самостоятельный взрослый мужик и…
Мысль оборвалась. Струя дернулась в сторону. Прямо передо мной за кустами стоял небритый парень лет двадцати пяти в когда-то черной, теперь обветшалой и выцветшей до серости форме. С пистолетом в руке. На груди желтела затертая вышивка: «ОХРАНА». Ствол недвусмысленно смотрел мне в живот. Указательный палец второй руки, касался губ парня, предлагая мне и дальше хранить молчание.
Крикнуть?
Выстрелит.
А если не крикнуть, тогда что? Чего ему надо? Откуда он здесь вообще взялся?
Парень проследил за тем, как я выпустил из себя остатки жидкости, и жестом велел застегнуть штаны. Я повиновался.
А Борис-то не догадывается. Что если этот с пистолетом нас обоих положит?
Охранник, если он, конечно, не снял форму с какого-нибудь скелета, качнул пистолетом. Иди мол. Я развернулся и пошел обратно, к брату.
Надо было руки поднять, что ли? Или не надо? Вот если я сейчас начну руки поднимать, он выстрелит?
Мысли путались. А если не поднимать руки, а развернуться и выбить пистолет? А потом… Что потом? Сюжеты дешевых боевиков за тридцать, или сколько там прошло, лет из памяти не стерлись. Но героем блокбастера я себя не ощущал. Зато даже на расстоянии чувствовал направленный в спину ствол.
Раздвинув кусты, я вышел навстречу Борису вместе с сопровождением. Брат застыл. Я заметил, как напряглась рука с топором. А потом его лицо заполнило такое искреннее удивление, что я невольно расслабился.
Охранник перемену в лице брата воспринял по-своему.
— Бросай топор, лошпед.
— Если брошу, то в голову. Уверен, что тебе оно надо? — отозвался Борис.
Лицо его снова было хищным. Борзым. Рука с топором не расслабилась ни на секунду. Что же его так удивило?
— Бросай топор, или я его убью. — В голосе охранника замерла угроза.
Может, Борис не видит пистолета?
— Покалечишь мне брата, я с тебя скальп сниму, — пообещал Борис.
— Борь, у него пистолет, — не выдержал я.
Борис посмотрел на меня, как на идиота, и расхохотался.
— Какой пистолет? Это пукалка пневматическая. Надо быть полным риэлтором, чтоб не разглядеть.
Он снова рассмеялся. Обидно. Выходит, Боря здесь самый умный и проницательный, а я, получается, балбес?
Парень нехотя вышел вперед. Я почувствовал, как окончательно растворяется страх и закипает злость.
— Урод, — сказал я.
Голос прозвучал хрипло.
— Кто? — уточнил Борис.
— Оба!
Брат снова развеселился. Вроде и смеялся не надо мной, а над ситуацией, но как же обидно он это умеет делать!
Парень убрал пневматику: видно, сообразил, что толку от нее никакого.
— Тебя как звать, стрелок? — спросил Борис.
— Павел.
Парень неуверенно протянул руку. Брат пожал, но я видел, что топор он все еще держит крепко. Готов в любой момент ударить.