— А почему морда?
— Не знаю. Как ты думаешь, получается?
— По-моему, нет.
— По-моему, тоже.
Головы похлопали друг на друга глазами и осушили еще по одному ведру.
— Дуб.
— Ветвистый.
— Почему ветвистый?
— А почему дуб?
— Эх вы, — презрительно фыркнула Центральная. — Дуб — сруб, ветвистый — голосистый. Помолчали б лучше, не мешали профессионалам работать.
— Тоже мне профессионал. Полночи свою паклю во все дыры пихает, обиделась Правая.
— Нашла чем гордиться, — поддержала ее Левая, — подкорка у нее отделенная. Головкой, видать, крепко стукнулась, когда из гнезда в детстве падала, вот она и отскочила.
Правая ошарашенно похлопала глазами.
— Идея!!! — просипела она. — Я, кажется, догадалась. У нас с тобой просто подкорка крепче к корке приколочена, не то что у этой… — Правая презрительно кивнула на Центральную. — А ежели по нашей корке как следует…
Головы поняли друг друга с полуслова и принялись озираться в поисках источника вдохновения поувесистей. Выдернув из остатков частокола по бревну, они, недолго думая, со всей пылкостью творческих натур с размаху вмазали друг другу по головам. Эффект был ошеломляющий, но не такой, на который они рассчитывали, ибо именно в этот момент Центральная, отчаявшись найти рифму на непокорное слово «пакля», нырнула вниз в поисках вдохновения по рецепту «папы». Бревна с треском переломились, завершив широкую дугу на выпуклом черепе Центральной, впечатав ее голову в плотно утрамбованную землю посадской площади.
— Сакля, — замогильным голосом сказала она. Рецепт Правой и Левой оказался эффективнее.
— Сдается мне, родимая словила вдохновенье, — задумчиво сказала Правая, выплюнув обломок бревна.
— И это, брат, великое мгновенье. Виной тому скорее всего мы! - предположила Левая.
— Зеленые, безрогие козлы! — закончила их мысль Центральная, выдирая голову из земли.
— Сработало! — радостно закричали Правая и Левая.
— Тише, папу разбудите, — сердито шикнула на них пострадавшая. Несмотря на стремительно вырастающие на ее черепе шишки, она была довольна. Больше всего Центральная боялась осрамиться перед «папой», а потому была готова простить даже хороший удар дрыном.
— Это дело надо обмыть! — категорично заявила Левая.
Правая и Центральная не возражали, но их желание оказалось невыполнимым. Все ведра были пусты.
— Что делать? — запаниковала Левая. — Папа проснется, а похмелиться нечем.
— Да-а-а, — растерянно протянула Правая, — кажется, мы увлеклись.
— Спокойно, — решительно заявила Центральная. — Не может быть, чтобы папа хоть одно ведро на утро не оставил.
Правая и Левая по очереди сунулись в горницу и удрученно вынырнули обратно. — Папа на нашу совесть понадеялся, а вы… — теперь уже расстроилась Центральная.
— А что, если нам самим эликсир забацать? — внесла предложение Правая.
— А ты знаешь как? — сердито спросила Центральная.
— Я — нет. Папа знает.
— Папу будить нельзя, — беспрекословно заявила Центральная.
— А у него прораб есть. Может, он знает?
— Это мысль.
Центральная, зря не тратя времени, нырнула в горницу и выволокла оттуда Чебурашку. Домовой даже не проснулся. Правая осторожно ткнула его мордой. Чебурашка повернулся на правый бок, прикрылся левым ухом и спокойно продолжил спать.
— Вот беда-то какая, — расстроилась Левая, — дрыхнет без задних лап.
— И без передних тоже, — рассердилась Правая, сунула морду в колодец и окатила ледяной струей домового. Чебурашка завозился в луже и начал отпихиваться всеми частями тела, включая уши.
— Говорить с ним буду я. — Центральная подалась вперед, видя, что у домового на мордочке появились первые проблески сознания. — Не вмешивайтесь.
— Ну что такое? — захныкал домовой, выползая из лужи.
— Ох, Чебурашка, беда! — горько сказала Центральная.
— Какая беда? — Домовой прислонился к косяку двери и принялся усиленно тереть глазки.
— Неужто ничего не помнишь? — удивилась Центральная.
— Нет, — испуганно затряс головой домовой.
— Как братину пили, помнишь?
— Помню.
— А что потом было, забыл?
Чебурашка недоуменно пожал плечами.
— Как гонял нас тут всех по подворью, бил, оскорблял всячески… неужто не помнишь?
— Нет, — прошептал домовой, втягивая голову в плечи.
— Да ты сам посмотри, — подыграла Центральной Левая, пододвигая Чебурашке вывернутый наизнанку ковшик.
— Ой, — слабо пискнул Чебурашка и начал медленно оседать.
— Вспомнил, — удовлетворенно сказала Правая.
— Я больше не буду, — взмолился домовой.
— А больше ничего и нету, — вздохнула Центральная. — Как дорвался до эликсиру, так все и вылакал. Даже папе ничего не оставил. Проснется утром, а здоровье-то поправить и нечем. Мы бы выручили тебя по дружбе, спроворили б еще эликсиру, да не знаем как и из чего.
— Так знамо из чего, — оживился Чебурашка, — из медовухи.
— А как?
— С помощью вон того дивного аппарата, что папа построил.
— Все равно ничего не выйдет, — безнадежно вздохнула Левая. — Где столько медовухи достать, чтоб такой чан наполнить? Она уж небось вся кончилась.
— Как так вся? — рассердился Чебурашка. — Я домовой или не домовой? У меня что, заначек нет?
И работа закипела. Заначка домового раз в десять превышала официальные годовые запасы медовухи посада. Из потайных закромов под чутким руководством прораба выкатывались бочки, наполненные элитными сортами медовухи многолетней выдержки. Как известно, процесс производства эликсира кустарным способом требовал неимоверного количества дров. Остатки частокола он сожрал мгновенно. Скрепя сердце ради любимого «папы» Чебурашка разрешил разобрать часть надворных построек. Возник вопрос, с чего начать.
— С кузницы, — изрек Чебурашка. — Амбар трогать нельзя.
— Маленькая она какая-то, — тяжело дыша, сказала Центральная. Правая и Левая в дебатах не участвовали. Они как угорелые мотались между колодцем и трубкой Алхимериуса, поливая ее водой. Периодически они выдергивали из-под нее наполненное ведро и торопливо подставляли новое.
— Кузницу не тронь! — раздался сердитый голос Никиты Авдеевича. Возня во дворе и «сушняк» вывели воеводу во двор. — Чего творите, морды басурманские?
— Так… это… эликсир на завтра папе готовим… на опохмел.