Кораблев почувствовал, что у него слипаются глаза, вернее, то, что от них осталось после того, как сначала Муха, а потом Нагаев основательно потрудились над его физиономией. «Визажисты, — зло подумал Кораблев, бросив короткий взгляд в зеркало на свое распухшее, как у утопленника, черно-фиолетовое с переливами лицо. — Хирурги-косметологи, мать вашу перемать…»
Он снова посмотрел в зеркало заднего вида, стараясь на этот раз рассмотреть дорогу позади машины. Изрытое выбоинами, медленно приходившее в окончательный упадок шоссе было пустынно, насколько хватал глаз, и напоминало фрагмент какой-то антиутопии про жизнь после ядерного взрыва. Кораблев вел машину на первой передаче, старательно объезжая самые глубокие рытвины, и все равно ее трясло, как отбойный молоток. Это, конечно, был не автобан, но Валерий специально выбирал окольные трассы, тем более, что по качеству покрытия большаки были немногим лучше. Такая езда была убийственно тяжела, позади остался тяжелый день и еще более тяжелая ночь, так что не было ничего удивительного в том, что он начал засыпать за рулем.
«Была не была, — решил он и съехал на грязную обочину, поставив машину так, чтобы на нее попало как можно меньше грязной воды, если какой-нибудь шальной грузовик промчится мимо, не разбирая дороги и расплескивая скопившиеся в выбоинах лужи. — Надо вздремнуть хотя бы часок, а то ведь так и до беды недалеко. Свалюсь с моста в какой-нибудь ручей, где даже рыба не водится. Буду лягушек кормить… если они моей рожи не испугаются.»
Он заглушил двигатель и дисциплинированно затянул ручной тормоз. Зачем-то опустив солнцезащитные козырьки, он откинул спинку сиденья, стиснул в кармане рукоять пистолета и со вздохом облегчения смежил веки.
Сон навалился на него сразу — плотный, тяжелый, без сновидений. Разбудил его осторожный, вежливый стук в окно. Вздрогнув, Кораблев открыл глаза и некоторое время пребывал в недоумении, не в силах сообразить, где он находится и почему глаза никак не желают открываться до конца. Стук повторился, и память скачком вернулась к нему, заставив его сжаться от страха.
Ему казалось, что он спал не более пяти минут, на деле же, наверное, прошло часов шесть — восемь.
Машина совсем остыла, превратившись в холодильную установку, стекла запотели от его дыхания, и сквозь них невозможно было разглядеть того, кто вежливо, но настойчиво барабанил согнутым пальцем в стекло.
Вдобавок ко всему опять пошел снег пополам с дождем, и снаружи по стеклам лениво сползали тяжелые тающие хлопья, казавшиеся отсюда, изнутри, похожими на густые плевки.
В стекло снова забарабанили. Кораблев вдруг ощутил в правой руке нагретую теплом его ладони рубчатую рукоятку пистолета, и это придало ему уверенности в себе. Он взял из кармана на дверце сухую тряпку и протер стекло слева от себя.
За рябым от дождя стеклом смутно маячила какая-то скрюченная фигура в блестящей от влаги кожаной куртке с поднятым воротником. Фигура делала Кораблеву какие-то знаки, но чего хочет незнакомец, Валерий так и не понял. Поодаль стояла забрызганная грязью пятидверная «нива», безуспешно пытавшаяся притвориться крутым внедорожником, о чем свидетельствовали мощная защитная решетка, выступавшая из-под переднего бампера похожей на челюсть морского окуня дугой, и масса дополнительных фар, укрепленных как на этой решетке, так и на специальной дуге над крышей.
Вид автомобиля чем-то сильно не понравился Кораблеву — видимо, тем, что «нива» словно невзначай загородила ему дорогу. Он покрепче стиснул в кармане пистолет, большим пальцем сдвинул флажок предохранителя и опустил стекло.
— В чем дело? — неприветливо спросил он, борясь с дурным предчувствием. Впрочем, ему сразу же полегчало, как только он разглядел номерной знак «нивы», яснее всяких слов говоривший о том, что машина местная.
— Дорожный сбор, отец, — миролюбиво ответил худой, как жердь, парень в кожаной куртке, ежась от попадавших за воротник капель. — Ну, типа страховки.
— Не понял, — сказал Кораблев, который отлично все понял и теперь тянул время, прикидывая, как ему поступить.
— Не понял? — удивился парень. — Щас объясню.
Ну, типа ты рулишь по нашему району с московскими номерами, а народ у нас голодный, дикий народ… Врубаешься? Партизаны конкретные: выскочат из леса, разденут и обратно в лес ускочат, и никакая ментовка их не найдет. Кому это надо? Ты в обиде, мы в напряге, и партизанам этим никакого удовольствия, потому как опять напьются до потери пульса, и все дела…
— Так напьются хотя бы, — заметил Кораблев, осторожно зевнув и тут же поморщившись — зевать было больно.
— Так они же и так напьются, — объяснил худой. — Их же, е-н-ть, нагишом в барокамеру посади — через час бухие будут, так что им бабки отдавать никакого резона.
— А что же делать? — тоном клинического дебила спросил Кораблев.
Парень в кожанке нехорошо улыбнулся и покрутил головой с самым что ни на есть обиженным выражением лица.
— Ну, дядя, ты того… даешь, в натуре. Типа не понял, да? Под дурачка, типа, закосил?
— Типа, — сказал Кораблев. — Ладно, сколько?
Парень опять покрутил головой.
— Нет, ты все-таки козел. Не зря тебя так разрисовали. Я что, милостыню у тебя прошу? Типа мне хавать нечего, спиногрызы дома плачут, да? Я тебе, мужик, защиту предлагаю, а ты кочевряжишься, как муха на стекле: чего, зачем, сколько… За конкретную защиту и башлять надо конкретно. Это называется «крыша», врубаешься?
— Врубаюсь, — сказал Кораблев. — Потому и спрашиваю, сколько тебе надо, чтобы ты отстал. До чего страну довели, суки! Ни пройти, ни проехать, ни вздремнуть по-человечески. Шел бы ты на завод, сынок. Ну, какой из тебя рэкетир? Смешно ведь… типа. На, возьми сотку и отвали.
Он левой рукой вынул из внутреннего кармана сто долларов и, зажав их между фалангами среднего и указательного пальцев, небрежно протянул в окно. Худой молча взял деньги, внимательно осмотрел купюру со всех сторон и, глядя в лицо Кораблеву пустым взглядом маленьких невыразительных глаз, сказал:
— Фальшивые. Ты за кого нас держишь, фраер московский?
Он рванул дверцу на себя. Краем глаза Кораблев заметил, как одновременно распахнулись все четыре дверцы стоявшей впереди «нивы», выхватил из кармана пистолет и выстрелил — больше он не собирался терпеть побои от кого бы то ни было.
По его расчетам, у него был неплохой шанс выйти из этой переделки живым. Судя по расстоянию, отделявшему его «опель» от «нивы» бандитов, он мог успеть запустить двигатель и прорваться сквозь заслон. Кроме того, все эти провинциальные стервятники привыкли к легкой добыче и могли просто отстать, удовлетворившись тем, что уже получили.
Худой еще падал, держась обеими руками за простреленный живот, а Кораблев уже завел машину и дал задний ход. Он смотрел назад через плечо, слегка пригнув голову на тот маловероятный случай, если у кого-нибудь из бандитов окажется при себе пистолет, и не успел ни испугаться, ни хотя бы удивиться, когда по его машине в четыре ствола ударили из автоматов.