Однажды, когда деревья снова нарядились в свежую зелень, король той страны, охотясь в лесу, преследовал дикую козу, и так как она убежала в кусты, окаймлявшие прогалину со старым деревом, он сошел с коня и мечом прорубил себе путь в зарослях.
Пробившись наконец сквозь эти дебри, он увидел дивно прекрасную девушку, сидевшую под деревом и с головы до пят покрытую волнами своих золотистых волос.
Он остановился, безмолвно, с изумлением вглядываясь в нее, а затем спросил: "Кто ты такая и зачем сидишь ты здесь, в пустыне?"
Она ничего не ответила, потому что уст не могла открыть. Король продолжал: "Хочешь ли ты идти со мной, в мой замок?" На это она ответила только легким кивком головы.
Тогда взял ее король на руки, донес до своего коня и поехал с нею домой, а когда прибыл в свой королевский дворец, приказал облечь ее в пышные одежды и всем наделил ее в изобилии. И хоть она говорить не могла, но была так пленительно прекрасна, что король полюбил ее всем сердцем и немного спустя женился на ней.
Минуло около года, и королева родила сына. И вот ночью, как она лежала одна в постели, явилась ей Дева Мария и сказала: "Если ты мне всю правду скажешь и повинишься в том, что отворяла запретную дверь, то я открою уста твои и возвращу тебе дар слова; если же ты в грехе своем станешь упорствовать и настойчиво отрицать свою вину, я возьму у тебя твоего новорожденного ребенка".
Королева получила возможность сказать правду, но она упорствовала и опять сказала: "Нет, я не отпирала запретной двери". Тогда Пресвятая Дева взяла из рук ее новорожденного младенца и скрылась с ним.
Наутро, когда ребенка нигде не могли найти, поднялся ропот в народе: "Королева-де людоедка, родное дитя извела". Она все слышала, да ничего возразить против этого не могла; король же не хотел этому верить, потому что крепко любил ее.
Через год еще сын родился у королевы, и опять ночью вошла к ней Пресвятая Дева и сказала: "Согласна ль ты покаяться в том, что отпирала запретную дверь? Признаешься - так я тебе первенца твоего отдам и возвращу дар слова; если же будешь упорствовать в грехе и отрицать вину свою - отниму у тебя и этого новорожденного младенца". Снова отвечала королева: "Нет, не отпирала я запретной двери". И взяла Владычица из рук ее дитя и вознеслась с ним на небеса. Наутро, когда вновь оказалось, что и это дитя исчезло, народ уже открыто говорил, что королева сожрала его, и королевские советники потребовали суда над нею.
Но король так ее любил, что все не хотел верить обвинению и повелел своим советникам под страхом смертной казни, чтобы они об этом и заикаться не смели.
На следующий год родила королева прехорошенькую девочку - ив третий раз явилась ей ночью Пресвятая Дева Мария и сказала: "Следуй за мною!"
Взяла Владычица королеву за руку, повела на небо и показала ей там обоих ее старших детей: они встретили ее веселым смехом, играя державным яблоком Святой Девы.
Возрадовалась королева, глядя на них, а Пресвятая Дева сказала: "Ужели до сих пор не смягчилось твое сердце? Если ты признаешься, что отпирала запретную дверь, я возвращу тебе обоих твоих сыночков".
Но королева в третий раз отвечала: "Нет, не отпирала я запретной двери".
Тогда Владычица снова опустила ее на землю и отняла у нее и третье дитя.
Когда на следующее утро разнеслась весть об исчезновении новорожденной королевны, народ громко завопил: "Королева - людоедка! Ее следует казнить!" И король уже не мог более противиться своим советникам.
Нарядили над королевою суд, а так как она не могла ни слова в защиту свою вымолвить, то присудили ее к сожжению на костре.
Навалили дров и, когда вокруг королевы, крепко привязанной к столбу, со всех сторон стало подыматься пламя, растаял твердый лед ее гордыни и раскаянье наполнило ее сердце.
Она подумала: "О, если б я могла хоть перед смертью покаяться в том, что отворяла дверь!" Тогда вернулся к ней голос, и она громко воскликнула: "Да, Пресвятая Мария, я совершила это!"
И в тот же миг полился дождь с небес и потушил пламя; ослепительный свет осиял осужденную, и Дева Мария сошла на землю с ее новорожденною дочерью на руках и обоими сыночками по сторонам.
И сказала ей Владычица ласково: "Кто сознается и раскаивается в своем грехе, тому грех прощается!"
Отдала ей Приснодева всех троих детей, возвратила дар слова и осчастливила ее на всю жизнь.
Один отец жил с двумя сыновьями. Старший был умен, сметлив, и всякое дело у него спорилось в руках, а младший был глуп, непонятлив и ничему научиться не мог.
Люди говорили, глядя на него: "С этим отец еще не оберется хлопот!"
Когда нужно было сделать что-нибудь, все должен был один старший работать; но зато он был робок, и когда его отец за чем-нибудь посылал позднею порой, особливо ночью, и если к тому же дорога проходила мимо кладбища или иного страшного места, он отвечал: "Ах, нет, батюшка, не пойду я туда! Уж очень боязно мне".
Порой, когда вечером у камелька шли россказни, от которых мороз по коже продирал, слушатели восклицали: "Ах, страсти какие!" А младший слушал, сидя в своем углу, и никак понять не мог, что это значило: "Вот затвердили-то: страшно да страшно! А мне вот ни капельки не страшно! И вовсе я не умею бояться. Должно быть, это также одна из тех премудростей, в которых я ничего не смыслю".
Однажды сказал ему отец: "Послушай-ка, ты, там, в углу! Ты растешь и силы набираешься: надо ж и тебе научиться какому-нибудь ремеслу, чтобы добывать себе хлеб насущный. Видишь, как трудится твой брат; а тебя, право, даром хлебом кормить приходится". - "Эх, батюшка! - отвечал тот.
- Очень бы хотел я научиться чему-нибудь. Да уж коли на то пошло, очень хотелось бы мне научиться страху: я ведь совсем не умею бояться".
Старший брат расхохотался, услышав такие речи, и подумал про себя: "Господи милостивый! Ну и дурень же брат у меня! Ничего путного из него не выйдет. Кто хочет крюком быть, тот заранее спину гни!"
Отец вздохнул и отвечал: "Страху-то ты еще непременно научишься, да хлеба-то себе этим не заработаешь".
Вскоре после того зашел к ним в гости дьячок, и стал ему старик жаловаться на свое горе: не приспособился-де сын его ни к какому делу, ничего не знает и ничему не учится. "Ну, подумайте только: когда я спросил его, чем он станет хлеб себе зарабатывать, он ответил, что очень хотел бы научиться страху!" - "Коли за этим только дело стало, - отвечал дьячок, - так я берусь обучить его. Пришлите-ка его ко мне. Я его живо обработаю".