Прогремел первый выстрел. Через две секунды второй и еще через две секунды третий.

— Стой, Андрей, не ходи смотреть мишень, — Комбат перевел дыхание и локтем вытер вспотевший лоб. — Теперь ты.

Но Мансура не надо было приглашать. Он уже стоял на огневом рубеже. Быстро, двумя руками поднял пистолет и буквально за четыре секунды произвел три выстрела. А затем все вместе, все присутствующие, сдерживая напряжение, направились в глубину тира. Глаза Мансура удивленно расширились. Он взглянул на Бориса Рублева так, словно перед ним был не живой человек, а пришелец из чужих миров.

— Да, я проиграл, — радостным голосом сказал узбек.

— Ну вот видишь, — грустным голосом ответил Комбат, — больше я не играю.

— Мансур понял: нельзя быть хвастливым.

— Ты правильно понял. И я понял, нельзя быть хвастливым.

Подойдя к стойке, Комбат взял пятьдесят долларов из выигранных и отдал Мансуру.

— Нет, Мансур не возьмет деньги, он их проиграл. Я же живу с этого.

— Бери, бери, ты стреляешь великолепно. Но у тебя просто маловато опыта. Со временем опыт придет, ты еще молод. А я уже настрелялся за свою жизнь, Мансур, настрелялся выше крыши, до чертиков в глазах.

Так что бери свои баксы и по рукам.

Мансур мялся. Восточная гордость не позволяла ему взять деньги. Но Комбат понимал, эти пятьдесят долларов у парня последние и может, забери он их, Мансуру даже не за что будет начинать спор о меткости с менее удачливым спорщиком.

— Ты как, Мансур, насчет пойти перекусить?

— Не знаю, — растерянно ответил парень.

— Тогда пойдем, — предложил Комбат.

— А зачем ходить, — встрял в разговор Андрей Подберезский, — сейчас все принесут — пиццу, пиво, колу.

Кто что захочет, то и принесут.

— За счет заведения? — заулыбался Борис.

— Да, за счет заведения. Андрей Подберезский ценит хороших стрелков и сочтет за честь угостить их обедом. Тьфу, ты, Мансур, и мне уже передалась твоя манера говорить о себе, как о ком-то третьем.

— Ну что, Мансур, не откажемся?

— Мансур не откажется, — сказал парень.

— Тогда прекрасно.

На этом стрельба по мишеням закончилась и уже минут через тридцать все присутствующие сидели в маленькой комнатке Андрея Подберезского и с удовольствием ели горячую пиццу, принесенную с улицы, запивая ее кто пивом, а кто колой.

Глава 3

Тринадцатилетний Виктор Самсонов сидел за письменным столом, покусывал кончик карандаша и время от времени ерошил левой рукой свои волосы. Перед ним на столе лежала книжка комиксов. Он перелистывал страницу за страницей, рассматривая яркие картинки. Синий гладкий монстр с петушиным гребнем хладнокровно расправлялся со всеми встречными-поперечными.

— Ух ты! Ничего себе! Во класс! — иногда восклицал парнишка и оглядывался по сторонам, словно бы у него за спиной стоял кто-то невидимый, но ужасный.

Наконец он услышал как скрипнули половицы в соседней комнате.

— Витя, ну что, ты пойдешь со мной? — послышался немного скрипучий голос деда.

— Нет, не пойду, — бросил парнишка, переворачивая еще одну страницу.

— Но ты же обещал! — в дверях появился Илья Андреевич. На нем был теплый свитер, в руках — нераскуренная трубка.

— Ай, деда, не пойду.

— Почему же? Книжкой увлекся?

— Холодно на улице.

— Но ты же обещал, — повторил Илья Андреевич, подходя к внуку и заглядывая ему через плечо. — Опять эти дурацкие комиксы разглядываешь? А я-то думал — книжку читаешь.

— Ну почему дурацкие, — принялся спорить Витя, — они очень даже не дурацкие.

— Про что здесь?

— Про полицейского, дед. Такой классный полицейский, всех бомбит направо и налево! И даже инопланетян.

Не то что каких-то там гангстеров или грабителей.

— Инопланетян, говоришь? — проскрежетал старик. — Что-то я твоего полицейского здесь не вижу.

— Он переоделся, притворился инопланетянином.

— Не понимаю я этих комиксов. Кино или мультики — это пожалуйста, но картинки не для меня…

Хотя в общем-то Илья Андреевич стариком себя еще не считал. Ведь ему было всего лишь шестьдесят лет, и он упорно всех убеждал, что шестьдесят лет — самый расцвет для серьезного мужчины. Правда, ему никто не верил — ни дочь, ни сын, ни даже внук Витя.

— Так ты идешь или нет? — повторил старик и заглянул в глаза мальчишке.

— Ну ладно уж, дедушка, только недолго.

— Тогда давай собирайся. И оденься потеплей, сапоги обязательно, а то промочишь ноги.

— Так дождя же нет! — мальчишка взглянул на окно, за стеклом которого голубели сумерки.

— Пока нет, так через полчаса может пойти. Все равно трава сырая…

— Я сейчас. И ты собирайся.

— Я уже собрался, — ответил старик.

В комнату сунул длинную черную морду огромный пес. Он тряхнул головой, словно бы приглашая мальчика отправиться на прогулку, а не сидеть дома.

— Иду, Томас, так и быть.

Мальчик соскочил со стула, подбежал к огромному догу, схватил его за шею и попытался повалить на бок. Пес поддался, нежно зарычал и принялся махать хвостом.

— Ну, тише, бандит, — закричал Витя. — Дедушка, дедушка, он на меня опять напал!

— Томас ни на кого не нападает, — послышался голос Ильи Андреевича, — наверное, Витя, ты сам к нему пристаешь.

— Да не трогал я его! — ответил мальчик, продолжая трепать огромного дога. Тот урчал, но подобные заигрывания со стороны мальчика были ему явно по душе. — Сейчас я на тебя сяду, а ты стой спокойно, — прошептал Витя на ухо псу, забираясь на его спину.

Тот стоял, широко расставив лапы, наклонив голову.

— Ну вот, класс! А теперь пошел, поехал! Пошел, пошел, Томас!

Мальчик сидел верхом на спине дога, вцепившись руками в широкий ошейник, украшенный железными пластинками.

— Ты скоро? — послышался из прихожей голос Ильи Андреевича.

— Сейчас иду. Уже собираюсь, — Мальчик суетливо принялся одеваться.

Пес ходил рядом с ним, время от времени тыча носом ему в грудь.

— Отвяжись, Томас! Вымахал огромный как корова, а ума ни на грош. Правильно мама говорит, зря мы тебя кормим.

Услышав шутливо-сердитый голос ребенка, огромный дог зарычал, но зарычал тоже не всерьез, а понарошку.

И приподняв верхнюю губу, показал огромные желтоватые клыки величиной с палец ребенка.

— У, какой ты страшный! — Витя толкнул пса, но тот остался стоять, словно был отлит из бронзы — Хороший, хороший, — прошептал Витя, надевая куртку с капюшоном. Его сапоги были в прихожей. — Пошли, псина. Сейчас набегаешься, наскачешься, придешь мокрый и грязный. А вот мыть я тебя не буду, пусть дед моет. Хорошо?