— …
— Дождутся, ничего с ними не станет. Где они еще покупателя на всю партию отыщут?
Официанты, пока еще не очень услужливые, засуетились вдвое быстрее. Столы были составлены мгновенно и самое странное, их накрыли большой скатертью, специально принесенной из небольшой комнатки, где хранилась всякая ресторанная утварь.
Комбат уселся на стул, подвинул к себе еще два и закинул на спинки руки. В правой руке он продолжал сжимать радиотелефон, довольным взглядом обвел зал.
В том, что его заметили, он не сомневался. Наглость, как он знал, всегда бросается в глаза, а среди публики, которая тут собралась, наглость ценится, а хам внушает уважение, если они поймут, что наглый, плюющий им в глаза человек сильнее их.
— Садитесь, ребята, ничего страшного. Сегодня со мной поужинаете.
Официант с поклоном подал Комбату меню. Тот даже не стал брать его в руки, а строго посмотрел в глаза официанту.
— Значит, так… Принеси лодочки, чего-нибудь закусить поприличнее.
— Вам поужинать или закусить? — с поклоном поинтересовался официант.
— Для таких мужиков, как мы, перекусить — это значит, как поесть для ваших московских хлюпиков.
Только сперва, — Комбат щелкнул пальцами, — ты мне сперва чайку сварганишь. Знаешь, как настоящий чай заваривается?
— Какого сорта?
— Сорт тут ни при чем, — Комбат оживился и на его лице появились отблески реальной жизни. До этого он напоминал восковую фигуру, общающуюся с людьми при помощи чревовещания. — Главное;, чай должен быть крепким и свежим.
— Кажется, понял.
— Ни хрена ты не понял! Принеси-ка пол-литровую кружку кипятка — крутого. Сразу, как закипит, сюда тащи и пачку чая. Я сам сварганю. Да ложку не забудь и сахара шесть кусков.
— А остальное?
— А остальное на твое усмотрение. Чай сперва и три стакана.
Официант усвоил все в лучшем виде. Через десять минут он мчался через зал ресторана с подносом, на котором дымилась пол-литровая кружка. На всякий случай он поставил на поднос несколько сортов чая. Не было среди них только цветочного. Глядя на Комбата невозможно было предположить, что его может заинтересовать ароматизированный чай.
«Наверное, бывший зек, — думал официант, — к чефиру привык, вот теперь и задумал тряхнуть стариной».
— Молодец! — Комбат хлопнул по плечу официанта, когда тот поставил на стол поднос — не раньше, иначе бы кипяток расплескался. — Андрюша, — обратился он к Подберезскому, — ты один, кто здесь толк в чае понимает, оценить меня сможешь, — и он быстро, взглядом, выбрал пачку цейлонского чая, подцепил картонную крышку ногтем и вбухал в кипяток граммов пятьдесят сухой заварки.
— Запах-то — приличный.
Один за другим побросал куски сахара и тут же вытащил из-под чашки блюдце, прикрыл сверху.
«Нет, не похож на зека, — подумал официант, — странный мужик».
— А теперь водку неси.
За соседними столиками разговоры смолкли. Обычно появление таких оригиналов отмечается в ресторанах тишиной.
— Чего смолкли? — громко сказал Комбат, оглядываясь по сторонам. — У меня свои дела, у вас свои.
Не хрен глаза таращить! — он приподнял блюдечко и вдохнул аромат свежезаверенного чая.
Уже все чаинки успели осесть на дно и кубики сахара развалились, исчезнув в темном напитке, но оставив по себе память на поверхности — в виде пенных прямоугольничков. Борис Иванович собственноручно разлил чай по стаканам и с достоинством, словно бы это был дорогой коньяк, угостил свою охрану. Альтов пил без особого удовольствия, а вот Андрюша Подберезский, приученный к зверской крепости заварки, которой пользовался Комбат, блаженно улыбался. Он понимал, Борис Иванович входит в роль и эта роль ему нравится.
— Послушай, Андрюша, — снова громко сказал Рублев, доставая из кармана портмоне, — ты у меня парень скромный, какого черта не напомнил, что я тебе обещал добавить жалованье?
При этих словах Рублев вынул все доллары, которые только имелись в бумажнике, и подышав на пальцы — чтобы стали влажными, отсчитал пять бумажек:
— На, держи.
— Что вы, Борис Иванович! Я думал, тот разговор ни к чему вас не обязывает…
— Держи, держи, Андрюша. Я если слово дал, всегда его исполняю, особенно, насчет денег. А этого дерьма, слава богу, пока хватает. Деть не знаю куда.
Андрей отпирался. А Рублев засунул бумажки в нагрудный карман его пиджака и покосился на бутылку водки, принесенную официантом.
— Холодная? — осведомился он, прикладывая к бутылке тыльную сторону ладони, поскольку кожа на его ладонях была такая грубая, что он не почувствовал бы разницы в температуре. При надобности мог держать в руках тлеющие уголья.
— Как положено, — отвечал официант, не отрываясь глядя на деньги, лежащие на столе.
Комбат засмеялся, сгреб их в ладонь и не глядя засунул в бумажник.
— Ас тобой рассчитываться еще время не пришло.
— Мы на службе, пить не будем, — запротестовал Подберезский, когда Комбат попытался налить в его рюмку.
— Да что я, алконавт какой-нибудь — пить в одиночестве? — возмутился Борис Иванович и тут же добавил. — Я вам деньги, сволочам, плачу, а вы…
— Ну, если это не в дружбу, а в службу — Ив дружбу и в службу.
И Подберезскому, и Альтову пришлось согласиться.
Рублев сидел перед тарелкой с салатом, положив на стол крепко сжатые кулаки со сверкающими перстнями так, чтобы все их видели и никому в голову не пришло усомниться, богат ли он.
— Да, кстати, — он за один мах подцепил вилкой половину содержимого небольшой вазочки и отправил в рот, — ты насчет икон договаривался?
— Дрянь там одна, дрова, — подыграл Подберезский, — ничего стоящего, Борис Иванович.
— А ты в этом понимаешь?
— Кое-что смыслю. Да и эксперта нанял.
— Еврея? — спросил Комбат.
— А как же. В русских иконах только евреи и разбираются по-настоящему. Я было договорился с экспертом из Патриархии, так он все о святости, о веках, о живописных школах. А как дело дойдет до оценки, ни черта сказать не может.
— Пару дюжин отбери, чтобы по одной не чикаться.
Иконостас в доме устрою.
Комбат бросил в тарелку скомканную салфетку, выпил залпом полстакана водки и сказал на весь зал:
— Пойду отолью.
Подберезский хотел было двинуться вслед за Комбатом, но тот остановил его:
— Хватит дурить, Андрюша! Что я в туалет сам не дойду? — и с гордо поднятой головой, видный в своем малиновом пиджаке за добрый километр, Борис Иванович двинулся к выходу.
Туалет располагался на некотором удалении от входа в зал. Архитектор, возводивший здание, наверное, был стыдливым человеком и спроектировал помещение так, что дверь с двумя нулями прикрывали облицованные мрамором колонны. Комбата смутило то, что на двери висело сразу две таблички: с изображением мужчины в цилиндре и фраке, и женщины в длинном вечернем платье. Раньше сталкиваться с таким ему не приходилось.