Тэйлор наклоняется через стол.
— Ну, Хейдис Хай... уловил?
Он сдвигается на своем месте и кладет руку на спинку стула Фрэнни, смотря на меня с насмешливой полуулыбкой на лице.
— О, смотри-ка, все преимущества игры на своем поле.
Фрэнни перемещается ближе к нему, и я чувствую волну захлестнувшей меня силы. Я глубоко вдыхаю, удерживая ее внутри, и склоняюсь к девушке.
— Не хочешь встретиться в воскресенье? Мы могли бы поработать над следующей схемой по английскому, — говорю я ей на ухо, используя свой самый убедительный тон.
— Прости, но в воскресенье у меня церковь, а потом я иду к дедушке. Как насчет субботы?
Я мог бы и сам догадаться, но все равно ее ответ как будто жалит меня. Габриэль разговаривает с Райли и Тейлор, но я вижу, как его улыбка становится шире, что делает мне еще больнее. Тупой ублюдок.
Я весь сплошное очарование. Но силу не применяю.
— Ты не можешь пропустить одно воскресенье?
Она дарит мне извиняющуюся улыбку.
— Ты просто никогда не встречал моих родителей, но, уверена, не раз видел их по телевизору. Священник и главная монахиня.
— Хреново, да?
— На самом деле, нет. Они не так уж плохи.
Усмешка Габриэля все шире и шире.
Как описать мою семью? Не то чтобы я стесняюсь их, или еще что. Я знаю кучу семнадцатилетних, которые все время ноют о своих семьях. Мои, по большей части, нормальные. Просто по-настоящему религиозны. Но я, можно сказать, паршивая овца.
— Скажем так, я просто не всегда соответствую их высоким моральным стандартам.
Усмешка появляется на лице Люка, и он бросает взгляд через мое плечо на Гейба.
— Мне нравится, как это звучит.
О, теперь мое лицо вспыхивает.
— Это еще не самое интересное. Мои сестры всегда и во всем лучше меня.
Он поднимает бровь.
— Мэри, Мэри, Мэри и Мэри?
Он такой дурак.
— Ну, да.
— Они старшие или младшие?
— Две старшие, две младшие.
— Не видел ни одной похожей на тебя девушки в коридорах.
— Мои сестры не ходят сюда.
— Серьезно?..
Ну, вот мне и стало неловко. Тейлор усмехается, и я чувствую, как она пинает меня под столом. Сучка.
Я наношу вилкой удар помидору, разбрызгивая сок и семена небольшой лужицей на рвотном столе.
— Меня как бы выкинули из католической школы...
Он даже не пытается сдержать смех.
— О, мне определенно нравится, как это звучит.
Его усмешка заставляет мое сердце трепетать, а он все так же смотрит на Гейба.
— На самом деле все не так ужасно, как выглядит, — говорю я, защищаясь. — Просто они там не совсем терпимы к тем, кто…
Тейлор не может сдержать себя.
— Она отказница...
Люк смотрит на меня.
— Это про войну?
— Это про католицизм. Она слишком много спрашивала в классе религии, — говорит Тейлор.
Он вновь приподнимает бровь.
— И что именно?
Я кидаю на Тейлор негодующий взгляд.
— Ничего.
— Я искренне сомневаюсь, что они выгоняют учеников из школы за то, что они ничего не спрашивали.
— Я всего лишь задала пару вопросов о Боге.
Он наклоняется ко мне и внимательно смотрит, опираясь локтями на колени. Его глаза тлеют, словно угольки.
— И ты веришь в них? Во все эти вещи про Бога?
Я представляю Мэтта в гробу. Наверняка не так, как он на самом деле выглядел, потому что я никогда не видела этого. Я была слишком больна, чтобы встать и пойти на похороны. Снова эта картина, которая преследует меня так давно, та, что я видела за секунду до того, как он упал... Я отодвигаю ее наравне с всепоглощающим горем, которое я старательно держу взаперти, и возвращаюсь назад, стирая изображение себя семилетней, вновь становясь семнадцатилетней самой собой.
— Я все еще работаю над этим. — Слова еле проходят через мое напряженно сжатое горло и кажутся немного задушенными. Единственное, во что я на самом деле верю, я не могу произнести вслух. Нет никакого Бога. Не может быть. Если бы он был, пришлось бы его ненавидеть. Так что, проще не верить.
— Ты веришь, — говорит Гейб, словно прочитав мои мысли.
Я впиваюсь в него взглядом.
— Ты понятия не имеешь, во что я верю.
Он поднимает мою руку и пальцами чертит на ней успокаивающий кружок, дрожь пробегает по всему моему позвоночнику.
— У меня есть идея, может, даже две, — говорит он, и его голубые глаза смотрят в мои, и вдруг я совершенно уверена, что он видит меня насквозь, видит все... Я прерывисто вдыхаю и поворачиваюсь к Люку.
Беспокойство затеняет его лицо на мгновение, но так же быстро исчезает.
И тогда он спрашивает:
— А что насчет другой стороны? — Его глаза странно блестят. — Ты веришь в Дьявола? в Ад?
Я смотрю ему прямо в эти черные глаза.
— Да.
Гейб отпускает мою руку.
— Едва ли это можно назвать справедливым. — Я слышу улыбку в его голосе, но не поворачиваюсь, чтобы посмотреть, потому что боюсь вновь быть захваченной в плен его взглядом.
В черных глазах Люка вспыхивают красные огоньки, и его улыбка становится шире, когда он, расслабившись, откидывается на спинку стула, кладя руку позади меня.
— Вот и отлично. Так что там с субботой? Я выберу место?
Ммм... Эта улыбка меня убивает. Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
— Как насчет моего дома?
— Со священником, главной монахиней, Марией, Марией, Марией и Марией? Похоже, будет весело, — говорит он.
Я закатываю глаза.
— Просто нереально.
Я сижу на полу в своей темной квартире и периодически стучу затылком об стену, наблюдая, как испуганные летучие мыши пролетают за окном в наступивших сумерках. «Хочу, чтобы ты была здесь» [13] Pink Floyd пробирает меня до костей.