А вскоре неприятности нависли и над отцом Магдалены. Местный землевладелец пан Смиржицкий не хотел ничего и слышать о том, что простой горожанин получил привилегии и был возведён в рыцарский титул. Беднягу заточили в тюрьму, выставив против него самые невероятные обвинения.
Захариаш потирал руки от нетерпения. И через несколько дней слуги управляющего, прикрываясь буквой закона, ворвались в град и насильно увели Магдалену в дом Захариаша. Как ни старался Пётр защитить свою жену, но куда там, гончар не воин, его избили до полусмерти и бросили…
А на следующий день Магдалена разбила миску о голову управляющего Захариаша, когда он только заикнулся о том, что хочет взять её в жены. Магдалена кричала и сыпала проклятия на голову насильника, грозилась выброситься из окна, если он хоть на шаг приблизится к ней. Захариаш перепугался не на шутку и приказал запереть Магдалену в подвале. Магдалена рыдала, молилась, но вскоре заболела и умерла. Как только это страшное известие достигло старого града, Пётр, несмотря на боль и раны, без промедления отправился в город, где оставил Мартина на попечение дальней родственницы своей жены. Месть затмила ему глаза, и, если бы добросердечные горожане не оттащили Петра от дома управляющего, кровавой бойни было бы не избежать! Время хороший лекарь. Однако не все раны залечить можно. Когда минуло семь дней, подлеца Захариша нашли в поле заколотого ножом.
У злых вестей быстрые крылья…
Когда прокурор и дюжина стражников пришли в град Нистейку, чтобы арестовать подозреваемого в злодеянии, то увидели только распахнутые настежь ворота да пустые комнаты. Был конец зимы, лес поредел, земля была сырая, талый снег вязал ноги, и Пётр с ребёнком на руках не успел уйти далеко. Кто бы поверил его оправданиям, что он невиновен, что он хотел только спрятаться от несправедливых обвинений? Его немедленно схватили и поволокли в тюрьму! И как ни молил Пётр, но маленького плачущего Мартина оставили в холодном лесу одного, под кривой елью.
Дворянский суд, возглавляемый несколькими членами магистрата, бургомистр и писарь терпеливо выслушали Петра Годэя. Гончар рыдал, путался и только укрепил все подозрения. Ночь Пётр провёл за решёткой, его сердце болело за сына. На секунду закрывая глаза, он видел слезы, текущие по щекам Мартина, и ему слышался детский плач. Ночь, холод и вонь окружали его со всех сторон. Некоторые заключённые стонали, другие храпели, было слышно, как по соломе ползают вши. А Пётр взывал к справедливости, хотя и знал, что нет её под этим небом…
— Не шуми, — неожиданно донеслось от ближайшей стены, — я не хочу, чтобы кто-нибудь сейчас сунул сюда своё рыло.
Пётр с трудом расслышал, как в соседней камере что-то судорожно скрипит и скрежещет. Скрип усилился, на пол упал замок, и стукнул засов. Кто-то подошёл к его темнице. Известный всему городу разбойник Млахуба Шикула, потирая руки, с которых он только что сумел сорвать оковы, тихо прошептал:
— Ты, что ли, тут из-за Захариаша?
— Но я не убивал…
— Да уж знаю, это я его зарезал. — Разбойник тихо хохотнул. — Получается, на тебя мою вину повесили… Выходит, брат, ты мне помог! Иначе бы меня давно черти в пекле жарили. Ну что ж, долг платежом красен…
Пётр напряжённо всматривался в темноту. Он ясно слышал, как ловкие пальцы работают отмычкой.
— Эй, Млахуба, возьми и нас! — прошептал кто-то в соседней камере.
— Ага, разбежался, — процедил Шикула. — Пресвятой Дында тебе поможет, а у меня перед вами долгов нет!
Скрипнула дверь, и кто-то закутанный в рваный плащ потащил испуганного гончара к стене.
— Упрись и держи меня крепко! Мне нужна опора, тут балки совсем гнилые…
И было записано в городских книгах, что два разбойника и злодея ночью выломали крышу тюрьмы и бежали.
Куда ещё, кроме как в старый град Нистейку, могла привести дорога двух одиноких ночных путников? Пётр с опаской поглядывал на своего спасителя. Конечно, если бы Млахуба сознался в суде, что это он убил управляющего, то всё могло бы пойти не так. Не надо было бы никуда бежать, ребёнок не остался бы один в лесу. Гончар смотрел на разбойника, и слова застревали у него в горле. Нет, сейчас не время выяснять, кто из них больше виновен. А что дальше? Ждать, пока их найдут? Или самому начать грабить?
Или взять полено, огреть этого чёртового Млахубу по затылку да сдать властям? Мысли путались в голове гончара…
Пётр растопил печь, Млахуба шнырял по граду и по привычке собирал в сумку всё, что может пригодиться в пути. Потом разбойник остановился, хлопнул себя ладонью по лбу и радостно произнёс:
— Вот я глупый, зачем мне куда-то бежать?! Мы же вполне можем осесть тут. Я ведь был на войне, не бойся, научу тебя нашему ремеслу. Набеги и грабеж — дело нехитрое. А при должной смекалке эти стены вынесут и осаду!
Пётр молчал. Потом он подошёл к печи и резко удалил кочергой по разгорающемуся пламени. Пылающие угли огненными искрами впились в кучку хвороста, пламя охватило старые корзины и заиграло на стенах комнаты.
Когда гончар выходил из ворот града, над крышей полыхали пурпурные хищные языки. А Млахуба бегал с ведром по двору и ругался, как чёрт…
Пётр снова стоял на дороге, которая теперь вела в никуда. Он ещё раз обернулся, словно услышав знакомый голос, и… На окраине леса, недалеко от града, стояла вилла в своём необычном, волшебном платье… Она улыбалась и придерживала за плечо мальчика, занятого очень важным для него делом: он разглядывал, как первые лучи солнца играют на лёгком пере сойки. У Петра потемнело в глазах, сердце взволнованно забилось.
— Тебе нужен новый дом? — защебетала лесная фея голосом, похожим на урчание кошки и шум дождя. Она медленно подняла руку и указала на север, где блестела среди расщелин и скал волшебная река Йизера. — Идите туда. Народ с гор, виллы и гномы, ищут хорошего гончара.
— Знать бы об этом раньше, — медленно произнёс Пётр Годэй.
Прижимая к груди сына, он ушёл туда, где по болотам бегали кликаницы, где в скалах искали драгоценные камни пермоники, туда, где жила сказка и куда летело серебристое перо сойки.
До сих пор неизвестно, почему венценосный род Вартенбергов выбрал для своего герба странный символический рисунок, изображающий девушку, которая управляет лодкой.
…Ледяной яростный ветер выл под натиском снежной пелены. Казалось, что с неба убрали бесконечный хрустящий занавес и гнев богов обрушился на грешную землю. Снег застилал глаза, скрипел под копытами лошадей, сковывал ледяной коркой их гривы и, казалось, преграждал путь шестерым всадникам, направляющимся к реке. Скорей бы переправа. Осталось всего несколько миль, и коней приютит тёплая конюшня, всадники согреют окоченевшие пальцы у пылающего камина, и в старинных кубках заиграет горячий пряный мёд.
Ян Вартенберг возвращался в замок Дечин. Он и его спутники уже не обращали внимания на пронизывающий холод и свист ветра, их веки слипались от усталости и от монотонного шёпота падающего снега.