– Чем? – спросила Мёрфи. – Кольями осиновыми?

– К черту колья! – хмыкнул Кинкейд. Он протянул Мёрфи мачете в брезентовых ножнах цвета хаки. – Отсекайте ему голову.

Она пристегнула ножны к поясу.

– Ясно.

– Если будем начеку, все втроем сможем убрать одного вампира. С трудом, но сможем. Но если хоть один из них сумеет прорваться к нам, скорее всего нам каюк, – сказал Кинкейд. – Лучший способ остаться в живых – это расправиться с ними быстро и все время нападать самим, не переходя в оборону. Как только одолеем неприятеля, вы двое сможете спасать заложников, или выводить ренфилдов для последующего исцеления, или плясать качучу – чего вам захочется, то и делайте. Если дело обернется задницей, держимся вместе и пробиваемся к выходу. Маккой пусть держит тачку наготове перед выходом.

– Заметано, – согласился Эбинизер.

– О'кей, – кивнул Кинкейд. – Вопросы есть?

– Есть, – поднял руку я. – Почему хот-доги продаются в упаковках по десять штук, а булочки для хот-догов – только по восемь?

Все молча смотрели на меня. Нет, блин, мне точно стоит уйти из чародеев и заняться уличной клоунадой.

Я взял игрушечный пистолет в правую руку, посох в левую и вздохнул.

– Пошли.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я подогнал машину Красного Креста к самому входу в приют, остановил ее на стоянке и вытянул ручник.

– Вы двое выходите первыми, – сказал я. – Уверен: кто бы ни работал на вампов, они сразу узнают меня – хотя бы по описанию. Ну, Мёрфи они тоже узнать могут, но она по крайней мере переодета. Это должно усыпить их внимание на время, которое потребуется, чтобы вывести из здания посторонних.

– И как я должен это сделать? – поинтересовался Кинкейд.

– Блин-тарарам, это вы у нас великий спец по безопасности. За что я вам плачу? – раздраженно буркнул я. – Мёрф, сколько времени положено на реагирование в этом районе?

– Это гангстерская территория. Официально положено шесть минут. На деле скорее десять-пятнадцать. Возможно, больше.

– Значит, будем считать, шесть или семь минут на все про все с того момента, когда кто-нибудь позвонит в полицию по поводу бешеных собак и стрельбы, – сказал я. – Чем дольше они не приедут, тем лучше. А поэтому постарайтесь уговорить их тихо и гладко, Кинкейд.

– Нет вопросов, – хмыкнул Кинкейд и прислонил свою пику к панели торпедо. – Пошли.

Мёрфи опустила обрез, спрятав его под курткой, и следом за Кинкейдом вошла в здание. Я остался ждать, решив войти в дом через минуту, если ничего не услышу. Я начал считать до шестидесяти.

На счет «сорок четыре» дверь отворилась, и из нее вышли нетвердой походкой двое оборванных мужчин и три не менее оборванные женщины – не старые, но изрядно побитые жизнью.

– Я же сказал, это ненадолго, – послышался жизнерадостный голос Кинкейда, в котором на этот раз явственно звучал чикагский говор. Он вышел следом за оборванцами – ни дать ни взять пастух, погоняющий своих овец. – Возможно, это просто датчик неисправный. Как только парни из газовой компании проверят подвал и удостоверятся, что никакой опасности нет, мы за все заплатим. Час, не больше.

– А где Билл? – визгливо спросила одна из женщин. – Билл, парень из Красного Креста. Ты не Билл.

– Отпуск, – ухмыльнулся Кинкейд. Хорошая у него была улыбка – добрая, белозубая… вот только глаза она не затрагивала. Глаза оставались ледяными, невозмутимыми. Он сунул руку в окно машины и достал свое оружие. Женщина покосилась на его лицо, на пику, вжала голову в плечи и поспешила прочь от приюта. Остальные последовали за ней, возмущенно бормоча что-то, словно вспугнутый выводок куропаток.

Я вошел, и Кинкейд закрыл за нами дверь. Вестибюль походил скорее на охраняемую проходную: небольшое помещение, пара стульев, крепкая, обитая железом дверь и пост охранника с зарешеченным окошком. Однако дверь была распахнута и подперта одним из стульев. За дверью стояла Мёрфи – неподвижно, подняв обрез.

Я подошел к ней. Следующее помещение размерами напоминало небольшой кафетерий. Казенного вида, крашеные стены поросли в одном углу какой-то прозрачной слизистой плесенью. У ближней стены стояли шестеро мужчин в обычных деловых костюмах, и Мёрфи держала их на мушке обреза.

Им полагалось бояться. Ничего такого. Они просто стояли с пустыми глазами, с телячьей покорностью на лицах.

– Гарри, – окликнула она меня. – Кинкейд сказал, нам нельзя отпускать их, пока мы не удостоверимся, что они не представляют опасности.

– Угу, – буркнул я. С учетом предстоящего насилия мне отчаянно не хотелось оставлять за спиной таких вот зомби, пялившихся в никуда, – но это все же лучше, чем какой-нибудь кровожадный ренфилд. На мгновение я зажмурился, сосредоточиваясь. Черт, на свете есть масса других вещей, которые я предпочел бы сделать вместо того, чтобы вглядываться Внутренним Зрением в жертв Черной Коллегии, но и времени ни на что другое у нас не оставалось.

Я открыл глаза и Вгляделся в стоявших у стены.

Не знаю, приходилось ли вам видеть, как убивают овцу, чтобы снять с нее шкуру. Этот процесс не из самых быстрых, но и чрезмерно жестоким его не назовешь. Овцу заставляют лечь на бок и закрывают ей глаза. Она лежит так, не сопротивляясь; пастух берет острый нож и резко проводит им по ее горлу. Овца дергается от неожиданности, но ее даже не нужно особенно удерживать. Так, чуть-чуть придержать. Только кровью очень пахнет. А потом животное затихает в его руках. Просто истекает кровью.

Когда вы видите это в первый раз, это кажется неестественным, нереальным: таков контраст между яркой, густой кровью и покорностью животного. Крови очень много. Она вытекает на землю, впитываясь в песок или опилки. Она пачкает шерсть на груди у овцы, на ногах. Иногда немного крови вытекает из овечьего носа, и последние выдохи идут красными пузырями.

Овца может еще дернуться раз или два, но все происходит безмолвно, да и рывки эти вялые, пассивные. Овца просто лежит, затихая, и через несколько минут – неспешных минут – умирает.

Вот такими они предстали перед моим Внутренним Взглядом – люди, которых вампиры обратили в лишенных разума рабов. Они стояли тихо, расслабленно, ни о чем не думая. Подобно овцам, их лишили зрения, возможности видеть истину. Подобно овцам, они не делали попыток бежать или сопротивляться. Подобно овцам, их держали ради какой-то надобности – как пищу скорее всего, которая гораздо лучше сохраняется живой. Я Видел их, беззащитных, избитых, в перепачканных кровью костюмах, а чья-то сильная рука удерживала их лежащими.

Они стояли молча, умирая, как овцы. Точнее, пятеро из них умирали.

Шестой был ренфилд.

Короткое мгновение шестая жертва – коренастый мужчина среднего возраста в голубой рубахе – казался мне такой же овцой, как остальные. Потом образ исчез, сменившись другим, и этот уже ничем не напоминал человека. Лицо его казалось искаженным, непропорциональным, мышцы в сетке темных вен чудовищно вспухли неестественной силой. У горла его клубилась подобием ошейника лента переливающейся зловещей энергии – отражение той черной магии, что поработила его.