Но это же безумие. Пытаться покорить смерть? Люди умирают. Так устроена жизнь.

Но что, если им не обязательно это делать?

Что было бы, если бы моя мать не умерла? Или мой отец? Как изменилась бы моя сегодняшняя жизнь?

Невозможно. Смерть нельзя просто отогнать как надоедливое насекомое.

Правда, невозможно?

Может, это не так и важно. Может, это один из тех случаев, когда усилие важнее, чем итог. Я хочу сказать, если бы имелся хоть самый малейший шанс того, что Кумори права, и мир можно изменить так радикально, разве не должен был я попытаться вместе с ними? Даже если я никогда не достигну цели, разве одна попытка упразднить смерть не достойна усилий?

Черт.

Крутой вопрос. На порядок круче меня.

Я тряхнул головой и повернулся к Кумори.

— Я ничего не скажу вам насчет смерти. Я скажу только, что видал плоды поисков тех, кто пошел по этому пути. Я видел, как Коул пытался убить меня, когда я встал на его пути. Я видел, что делали Гривейн и Собиратель Трупов. Я слыхал о тех страданиях и муках, что причинил Кеммлер – уже причинил и продолжает еще причинять благодаря этой своей дурацкой книге.

— Я не знаю, что выйдет из попытки убить смерть. Но я знаю, что древо познается по тому плоду, что падает с него. А с древа некромантии не падает ничего такого, что не прогнило бы насквозь.

— Наш путь иной, — возразила Кумори бесстрастным голосом. – Наш путь ведет к благой цели.

— Я бы с удовольствием поверил вам, если бы изрядная часть этого пути уже не была вымощена трупами невинных жертв.

Я снова увидел, как голова ее слегка качнулась под капюшоном.

— Вы говорите совсем как они. Как Совет. Вы не понимаете.

— Или мне просто не хватает самонадеянности для того, чтобы начать переустраивать вселенную, исходя из того, что мне лучше, чем Богу известно, сколько должна длиться жизнь. И ведь у того, что вы предлагаете, имеется и оборотная сторона. Как насчет того, чтобы установить режим бессмертного Наполеона, или Аттилы, или Председателя Мао? Ведь сохранить монстров не сложнее, чем гениев. Вашу затею можно чудовищно извратить, и это делает ее опасной.

Долгую, безмолвную секунду я смотрел ей в лицо – вернее, в тень под капюшоном. Потом она вздохнула.

— Мне кажется, мы исчерпали возможности дальнейшего разговора, — произнесла она.

— Вы уверены? – спросил я ее. – Мое предложение все еще остается в силе. Если вы хотите выйти из игры, я уговорю Совет защитить вас.

— Наше предложение тоже в силе. Не вмешивайтесь, и вам ничего не будет грозить.

— Не могу, — покачал головой я.

— Я тоже, — сказала она. — Поймите, я не желаю вам вреда. Но я, не колеблясь, уничтожу вас, если вы снова окажетесь на нашем пути.

Секунду я молча смотрел на нее.

— Я собираюсь остановить вас. Я собираюсь остановить вас, и Коула, и Гривейна, и Собирателя Трупов, и ваших шестерок-барабанщиков вместе с ними. Никому из вас не стать самозваным богом. Ни одному.

— Я думаю, вы умрете, — произнесла она ровным голосом, без малейшей угрозы.

— Возможно, — согласился я. – Но прежде я намерен остановить вас всех. Передайте Коулу, пусть убирается сейчас же, и я не буду выслеживать его, когда все это завершится. Он может уйти. И вы тоже.

Она еще раз покачала головой.

— Мне жаль, что мы не смогли договориться.

— Угу, — кивнул я.

Она замялась. Потом все-таки спросила меня, и на этот раз в голосе ее звучало неподдельное любопытство.

— Зачем?

— Затем, что я должен поступить так, — ответил я. – Мне жаль, что вы не даете мне помочь вам.

— Мы все действуем так, как считаем должным для себя, — согласилась она. – Мы еще увидимся, Дрезден.

— Можете не сомневаться, — заверил я ее.

Не произнося больше ни слова, Кумори повернулась, скользнула вниз по лестнице и скрылась из вида.

Я посидел еще с минуту, ощущая себя еще более разбитым, усталым и испуганным, чем всего минуту назад.

А потом поднялся и, стараясь не обращать внимания на боль и страх, похромал к Голубому Жучку.

Надо было делать дело.

Глава тридцатая

Я вернулся к машине, сел за руль и поехал искать несколько предметов, необходимых для того, чтобы вызов Эрлкинга по возможности не превратился в верное самоубийство. Серьезные призывающие заклинания не обходятся без атрибутов, связанных как с призываемым, так и с призываемым, и у меня ушло некоторое время на то, чтобы отыскать открытые торговые заведения, в которых мог бы иметься необходимый мне товар. Ближе к вечеру движение на улицах сделалось хуже, и это отняло у меня еще больше времени.

Хуже того, царившее на улицах настроение начало медленно, но верно меняться. То, что с утра казалось весельем от нежданного выходного, постепенно сменялось раздражением. Солнце начинало клониться к горизонту, электричества все еще не было, и раздражение понемногу превращалось в злость. Часам к пяти всюду виднелась полиция – в патрульных машинах, на мотоциклах, на велосипедах и пешая.

— И это все? – спросил меня торговец овощами – пузатый, лысеющий дядька, торговавший овощами, зеленью и фруктами со своего пикапа, и он единственный из всех, кого я видел, не пытался нажиться на постигшей чикагцев беде. Он опустил выбранную мною тыкву в полиэтиленовый пакет и взял у меня деньги.

— Это все, — подтвердил я. – Спасибо.

Где-то недалеко послышались крики. Я повернулся и увидел тощего как тростинка юнца, припустившего бегом через улицу. За ним гнались двое копов; один из них пытался на бегу кричать что-то в беспомощно хрипящую рацию.

— Господи Иисусе, вы только посмотрите, — сказал зеленщик. – Куда ни посмотришь, везде копы. Зачем это они понаставили столько копов, если это просто сбой электроснабжения?

— Возможно, просто боятся уличных беспорядков, — предположил я.

— Может, и так, — согласился зеленщик. – Но я слышал тут всяких странностей.

— Например? – поинтересовался я.

Он покачал головой.

— Ну, что террористы взорвали электростанцию. Или что взорвали атомную бомбу. Они ведь нарушают связь и все такое, видите ли.

— Мне кажется, в таком случае кто-нибудь не мог не заметить взрыва, — усомнился я.

— Ну да, конечно, — отозвался он. – Но черт, может, кто-то и видал. Телефоны-то, можно сказать, не работают, да и от радио толку, черт подери, почти никакого. Откуда нам знать?

— Черт его знает. Большой бабах? Испарившийся город?

— Верно, верно, — фыркнул зеленщик. — Но что-то все-таки случилось.