Мои жезл и посох остались в офисе, там, куда они закатились при нападении скорпиона. Я мог бы попробовать заполучить их, не заходя в дом, заговорив ветер, но в моем нынешнем состоянии я мог запросто сдуть при этом весь фасад. Мне как-то не слишком улыбалось оказаться погребенным под грудой стекла и кирпича. Мой защитный браслет тоже погиб, испепеленный силой удара при падении лифта.
Что ж, на шее у меня висел еще последний талисман – пентаграмма моей матери, символ порядка, служившего основой основ Белой Магии. За мной еще сохранялось преимущество: годы обучения. Я все еще превосходил его опытом. Я все еще хранил веру.
Но этим, пожалуй, и исчерпывался мой арсенал. Я устал, я был ранен, за этот день я столько раз прибегал уже к помощи магии, сколько иному чародею и за неделю не доводится. Я находился на пределе своих сил – как физических, так и духовных. Впрочем, я почти не обращал на это внимания.
Боль в ноге не делала меня слабее, не отвлекала меня. Скорее наоборот, она подогревала мои мысли, обостряла концентрацию, добавляла злости и ненависти, придавая этим эмоциям крепость закаленной стали. Я ощущал это жжение и перекачивал его в котел своего всепоглощающего гнева.
Виктор-Тень должен был заплатить за все то, что он сделал с теми людьми, со мной и моими друзьями. Черт подрал, я не собирался подыхать, не встретившись с ним лицом к лицу, не показав ему, что может сделать настоящий чародей.
От моего офиса до «МакЭннелли» всего несколько минут ходьбы. Я ворвался в дверь ураганом длинных ног, дождя, ветра, развевающейся куртки и злобных глаз.
Заведение было набито битком. Свободных мест за всеми тринадцатью столами не осталось ни одного; люди сидели на всех тринадцати стульях у стойки, стояли, прислонясь ко всем тринадцати колоннам. В воздухе густой пеленой смога висел трубочный дым, который лениво месили закопченные лопасти вентиляторов под потолком. В помещении царил полумрак. Свечи горели на столах и по стенам, да еще в окна пробивалось немного серого грозового света. Освещение придавало резным украшениям на колоннах неясные, мистические очертания, мечущиеся тени почти оживляли их. Мак выложил на столы все свои шахматные доски, но мне казалось, что и игроки, и зрители только пытались отвлечься от других, тревожных мыслей.
Все повернулись к двери, когда я вошел и спустился по ступенькам, оставляя за собой на полу капли воды и – немного – крови. В комнате воцарилась тишина.
Тут собрались неудачники нашего чародейского цеха. Маги, которым не хватило талантов, или мотивации, или силы, чтобы стать настоящими чародеями. Недостаточно одаренные люди, которые знали себе цену и пытались добиться хотя бы того немногого, на что были способны. Дилетанты, знахари, хилеры, мелкие ведьмы, прыщавые юнцы, только-только открывающие в себе новые способности и не знающие, что с ним делать. Мужчины и женщины, молодые и пожилые, с лицами, безразличными, озабоченными или испуганными – все собрались сегодня здесь. Я знал их всех, кого-то по имени, других – только в лицо.
Я окинул помещение взглядом. Все, на кого падал мой взгляд, опускали глаза, но мне и не нужно было заглядывать им в душу, чтобы понять, в чем дело. По нашему магическому сообществу уже прошел слух. На мне уже стояла черная метка, и все знали об этом. Все знали, что разразился конфликт между белым и черным магами, и все как один поспешили сюда, под надежный и приветливый кров «МакЭннелли». Поспешили укрыться здесь, пока все не образуется.
Впрочем, мне это убежища не обещало. «МакЭннелли» мог защитить меня от точно наведенного заклятья не лучше, чем зонтик – от авиабомб. Я не мог бежать от того, что задумал сделать со мной Виктор – разве что рискнуть и искать убежища в Небывальщине – а это могло оказаться еще опаснее, чем просто ждать своей участи в «МакЭнелли».
С минуту я молча стоял у входа. Эти люди были моими, можно сказать, коллегами, даже друзьями, но попросить их не бросать меня в беде я не мог. Кем бы там ни возомнил себя Виктор, он обладал силой настоящего чародея, и любого из этих людей он мог раздавить с той же легкостью, с какой башмак давит таракана. Они бы не справились с делом такого рода.
– Мак, – произнес я наконец. В наступившей тишине слова мои падали с силой кузнечного молота. – Одолжишь мне машину?
Мак даже не оторвался от протирания барной стойки чистой белой тряпкой. Впрочем, он не прекращал этого занятия и тогда, когда все кругом затихли. Как не прекратил его, выудив одной рукой из кармана ключи и перебросив мне. Я поймал их в воздухе.
– Спасибо, Мак, – сказал я.
– Умгум, – буркнул Мак. Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд куда-то за мою спину. Я расценил этот жест как предостережение и повернулся.
Блеснула молния. В дверях, на верхней ступеньке стоял темным силуэтом на фоне серого неба Морган. Он спустился ко мне, и следом за ним в дверь ворвался раскат грома. Дождь не внес почти никаких изменений в его седеющую шевелюру, только рыцарский хвост на макушке завился причудливыми кудряшками. Под темным плащом угадывался эфес меча, на котором покоилась его мускулистая, покрытая шрамами рука.
– Гарри Дрезден, – произнес он. – Я, наконец, все понял. Использовать грозу для убийства этих несчастных было опасно до безумия, но ты как раз из тех амбициозных дураков, что способны даже на такое, – он угрожающе выдвинул подбородок. – Сядь, – он кивнул в сторону ближайшего стола. Людей, сидевших за ним, мгновенно как ветром сдуло. – Мы с тобой оба останемся здесь. И уж я прослежу, чтобы ты не использовал эти свои штучки с грозой против кого угодно. Я прослежу, чтобы ты не проворачивал ни одного из своих трусливых трюков до тех пор, пока Совет не решит твою участь, – серые глаза его горели угрюмой решительностью.
Я уставился на него. Я сдержал злость, сдержал слова, которые готов был бросить ему, заклятье, которое могло бы убрать его с моей дороги. Я говорил как мог спокойнее:
– Морган, я знаю, кто убил их. И я следующий в его списке. Если я не доберусь до него и не остановлю его, я погибну.
Взгляд его окреп, и в нем заиграл фанатичный отблеск.
– Сядь, – коротко, словно выстрелил, бросил он. Рука его как бы невзначай вытащила на пару дюймов меч из ножен.
Я ссутулил плечи. Я повернулся к столу. На мгновение я оперся на спинку одного из стульев, дав короткий передых раненой ноге, потом чуть выдвинул стул из-за стола.
Потом я резко распрямился, держа стул за спинку, описал им в воздухе полукруг и с размаху врезал им Моргану по животу. Тот попытался отпрянуть, но я застал его врасплох, и удар вышел что надо: смачный и точный – особенно с учетом того, что стул, как и все у Мака, был сделан на совесть, с лошадиным запасом прочности.
Когда в кино кого-то с размаху бьют стулом, стул обыкновенно разлетается в щепки – так, конечно, зрелищнее. В реальной жизни ломается не стул, а тот, кого им ударили.
Морган сложился пополам и упал на колено, опершись о пол рукой. Я не стал ждать, пока он придет в себя. Вместо этого, как только стул отскочил от его ребер, я, воспользовавшись его инерцией, описал им в воздухе полный круг в противоположном направлении и опустил его Моргану на спину. Удар сунул его физиономией в пол; он распластался и лежал, не шевелясь.