Я привязался к этому плащу, но не до такой же степени. Недолго думая я оставил подарок Сьюзен на растерзание Луп-Гару, получив тем самым крошечную фору. Пока он кромсал плащ и выбирался из ловушки, я уже мчался прочь. Счет шел на доли секунды. Мгновением позже оборотень понял свою ошибку. Он взвыл от разочарования, засек меня и бросился следом.
Всё. Я пропал. Детишек вызволил, Сьюзен уберег, с Дентоном и его приятелями расправился. За битую посуду платить тоже мне. Я пронесся сквозь елки и вылетел на лужайку. Жаль плащик. Хороший был, теплый. Бег не согревает, он намертво «сажает» дыхание. Да и раненое плечо разболелось несусветно. Про ступню вообще молчу. Скажу лишь, что бежать я больше не мог. Чисто физически. Ноги сами замедлили шаг. Плевать им на окрики мозга. Устоять бы… Я заплакал от обиды.
Сколько веревочке не виться, а концу быть. Трепыхайся не трепыхайся — масло сбивается только в сказках. Я повернулся к ельнику, чтобы видеть оборотня. Если мне суждено умереть, я хочу встретить свою гибель с высоко поднятой головой. Позволю себе напоследок немножко достоинства.
В чаще загорелись две алые точки. Готовый к любым неожиданностям оборотень шел не спеша, приникнув к земле и явно осторожничая. Помнит, что не раз обжигался со мной. Судя по всему, теперь он собрался действовать наверняка, не желая вновь упустить прыткую жертву.
Я глубоко вздохнул и приосанился. Поднял подбородок. Умру, как и положено настоящему чародею, с гордо поднятой головой. Смело загляну на ту сторону. В моем резерве еще право на предсмертное проклятие. Мощная штуковина, знаете ли. Надеюсь, минутка на тронную речь найдется. Может, я сумею обратить проклятие Макфинна и таким образом избавлю парня от жутких превращений, на которые его якобы обрек святой Патрик? Или лучше отправить в тартарары преступную империю Марконе?
Размышляя над нелегким выбором, я вытащил из-за пазухи серебряную пентаграмму, доставшуюся от матери, и задумчиво теребил ее пальцами.
Постойте-ка…
Серебряный талисман?!
Перешедший по наследству?!
Фамильное серебро?!!
Я даже вспотел. Тонущий человек хватается за соломинку, а эта идея лучше соломинки. Только бы снова не облажаться. Только бы сработало, пока не поздно.
Я снял с шеи талисман, порвав второпях цепочку, зажал сломанные звенья в кулаке и принялся раскручивать над головой. Здоровой рукой, разумеется. Когда в ночном воздухе возникло тоненькое сияющее кольцо, я вложил в него чуточку Силы. В висках застучало, но Круг замкнулся.
Я измотан и ранен. Я чувствую, что предал сам себя, поддавшись Тьме, которой прежде сопротивлялся с таким упорством. Я говорю о поясе, о зачарованном Черной магией куске волчьей шкуры. Пустив в ход пояс, я не просто ошибся; я позволил воплотиться чистому Злу. Сила подобной мощи, причем Сила практически неуправляемая, подкрепленная абсолютным равнодушием к кому-либо, кроме себя, любимого, и есть истинное Зло. Свершившись, оно полностью меня опустошило. Выжгло изнутри.
И все же я должен найти хотя бы малую крупицу и остановить кровопролитие. Остановить раз и навсегда.
Я искал эту крупицу в ледяной пустыне.
Источник магии — в человеческом сердце, в чувствах, в глубочайших проявлениях подлинной страсти. Черная магия рождается легко. Ее питают низменные эмоции — похоть, страх, злоба, а этого «добра» хоть отбавляй. К тому же низменные эмоции имеют милое свойство расти и множиться, поэтому для Черной магии «топлива» в избытке. Я заливал в бак нечто совершенно иное, до чего труднее добраться, сложнее удержать и почти невозможно сохранить, однако мой источник и совершеннее, и чище.
Моя магия — моя суть, вера, все, чем я дышу. Моя магия рождается от неизбывного желания видеть, что между людьми и Тьмой, стремящейся их поглотить, существует нерушимая преграда. Я черпаю магию в простых, если хотите, житейских вещах. В своей любви к отлично прожаренному бифштексу, в душевном волнении, которое появляется, когда смотришь хороший фильм или наслаждаешься прекрасной музыкой. Я черпаю магию в собственной жизни и в бессмертной надежде сделать чью-нибудь жизнь лучше.
И я нащупал в слое остывшего пепла крупицу тепла. Едва различимую, уцелевшую назло страшным событиям последних дней. Я бережно зажал ее в ладони, как ребенок зажимает в кулачке светляка, и выпустил в кольцо, созданное амулетом.
«Светлячок» лазурно засиял, будто пламя свечи, стек по пальцам в цепочку и весело побежал в пентакль. Коснувшись серебряной звезды, мой посланец ослепительно вспыхнул. Амулет добела раскалился. Теперь надо мной описывала круг за кругом сверкающая звездочка. На осеннюю траву посыпались искры, и я стоял, словно под сказочным звездопадом.
— Vento, — шепнул я. Потом громче: — Vento servitas. Ventas, vento servitas.
Оборотень утробно заурчал. В его зрачках полыхнул рубиновый отблеск, и зверь пошел на меня.
Мерфи возникла как из-под земли. Откуда ни возьмись, без предупреждения, без поворотников и сигнальных огней. Она встала между мной и оборотнем в классическую стойку для стрельбы и двумя руками подняла револьвер. Гипс здорово ей мешал, и тем не менее револьверное дуло было направлено мне прямо в лоб.
— Гарри, — невозмутимо сказала она, — на землю, немедленно.
Я обалдел. Поверх ее головы я увидел, что Луп-Гару сменил цель и на реактивной скорости мчится к Мерфи. Я видел взгляд, сосредоточенный на ней, чувствовал гигантскую волну бешеной злобы, которая катится перед ним и уже обволакивает хрупкую фигурку жертвы.
Я не мог ответить. Не мог прервать пение или остановить свою руку. Любое из этих действий раньше времени освободило бы накопленную энергию. Последнюю энергию… Мозг почти разрывался от адской боли. Я стиснул зубы. Амулет крутился все быстрее. Искры падали все гуще. Раскаленная звездочка превратилась в сверхновую…
— Гарри, я серьезно, — сказала Мерфи. — Не знаю, что ты делаешь, но говорю тебе, живо ложись на землю.
Доверие. Я его навсегда утратил. Отныне Кэррин видит во мне только подозрительного субъекта и никого больше, а Луп-Гару приближается с неотвратимостью судьбы. У меня свело живот при мысли, что у Сьюзен и ребятишек катастрофически мало времени на то, чтобы выбраться за пределы поместья, и еще меньше на то, чтобы добежать до фургона. Если я не удержу оборотня, он пойдет по их следу и перебьет по одному.
— Гарри, — умоляла Мерфи. Револьвер начал мелко трястись. — Пожалуйста, прошу тебя.
Доверие, Кэррин. Доверие.
Луп-Гару вылетел из зарослей. Мерфи вздохнула, приготовившись спустить курок. Словно одержимый, я крутил амулет, ощущая растущую Силу внутри кольца и назревающий взрыв внутри черепа. Я сделал выбор. Остается лишь надеяться, что Мерфи выстрелит после…
Все слилось в один бесконечный, тягучий миг, как при замедленной съемке, будто нарочно давая мне возможность «насладиться» мучительными подробностями.