Майкл встал и огляделся по сторонам, проверяя, все ли младенцы целы и невредимы. Удостоверившись в этом, он сел рядом со мной, вытер со лба липкую слизь эктоплазмы и попытался зажать полой плаща рваную рану на ноге в том месте, куда впилась своими зубищами адская гончая. Потом, нахмурившись, строго посмотрел на меня.
– Что-то не так? – спросил я.
– Ваша крестная. Вы сбежали от нее, – заявил он.
Я устало усмехнулся.
– Угу. На этот раз удалось. Так чем вы недовольны?
– Вы солгали ей, чтобы сделать это.
– Я ее перехитрил, – возразил я. – С феями только так и можно.
Он зажмурился, потом другой полой плаща вытер эктоплазму с клинка «Амораккиуса».
– Я всегда считал вас честным человеком, Гарри, – произнес он с оскорбленным видом. – Я не могу поверить в то, что вы солгали ей.
Я негромко рассмеялся. Я слишком устал, чтобы шевелиться.
– Вам не верится, что я ей солгал.
– Ну... нет, – как бы оправдываясь, пояснил он. – Мы должны побеждать, но не так. Мы же хорошая сторона, Гарри.
Я посмеялся еще и попробовал стереть с лица кровь.
– А как же!
Где-то в глубине больницы заголосила сирена. В палату вошла сестра, бросила взгляд на нас двоих и с визгом выбежала обратно.
– А знаете, что меня беспокоит? – спросил я.
– Ну, что?
Я отложил обугленный посох и жезл.
– Мне вот интересно, каким это образом моя крестная ухитрилась оказаться поблизости именно тогда, когда я шагнул в Небывальщину. Это ведь не маленькая деревушка, где все сразу становится известно. Я не пробыл там и пяти минут, когда она объявилась на сцене.
Майкл убрал меч в ножны и осторожно положил его на пол, в пределах досягаемости правой руки. Потом расстегнул плащ и поморщился.
– Да. Это мало похоже на простое совпадение.
Тут нам пришлось заложить руки за голову: в палату ворвался с пистолетом наголо патрульный коп в куртке и штанах, забрызганных пролитым кофе. Так мы и сидели: с руками за головой, изо всех сил стараясь казаться дружественно настроенными и не представляющими угрозы.
– Не беспокойтесь, – шепнул мне Майкл. – Дайте я сам ему все объясню.
Майкл уронил лицо на руки и вздохнул.
– Даже не верится, что мы в тюрьме.
– Нарушение общественного порядка, – фыркнул я, расхаживая взад-вперед по камере предварительного заключения. – Незаконное проникновение в больницу. Ха! То-то бы они увидели нарушенного порядка, если бы мы туда не проникли... незаконно, – я выудил из кармана еще дюжину нарушений. – Нет, вы только послушайте: превышение скорости, несоблюдение дорожных знаков, опасное и безответственное управление транспортным средством. И вот вам самое лучшее: незаконная парковка. У меня права отнимут!
– Не судите их слишком строго, Гарри. Можно подумать, мы сами смогли объяснить им все в доступных им выражениях.
Я раздраженно лягнул стальную решетку и тут же пожалел об этом, такая боль пронзила ногу: первым делом после ареста меня разули, оставив босиком. В дополнение к ноющим ребрам, ссадинам на голове и распухшим пальцам это было последней каплей. Я плюхнулся на кушетку рядом с Майклом и сдулся как воздушный шарик.
– Нет, я балдею от этого, – буркнул я, отойдя немного. – Люди вроде нас с вами бьются с вещами, которые этим шутникам, – я сделал рукой широкий жест, – даже и не снились. Не говоря о том, что нам за это не платят, вот что мы получаем вместо хотя бы благодарности.
– Такова природа зверя, – философски заметил Майкл.
– Плевать я хотел на эту природу. Я просто терпеть не могу, когда происходит что-то вроде этого, – я снова встал и принялся бесцельно расхаживать взад-вперед по камере. – И уж что меня действительно бесит – так это то, что мы так и не знаем пока, что взбаламутило весь потусторонний мир. Это ведь серьезно, Майкл! Если мы не разделаемся с тем, что стоит за...
– С тем, кто стоит за этим.
– Верно, кто стоит за этим – никто не знает, во что все это выльется.
Майкл едва заметно улыбнулся.
– Господь никогда не возложит на ваши плечи больше, чем они вынесут, Гарри. Все, что нам остается – это быть готовыми ко всему и не терять веры.
Я ответил ему взглядом, лишенным энтузиазма.
– В таком случае мне не помешали бы плечи пошире. Должно быть, в моем случае кто-то ошибся в расчетах.
Майкл устало рассмеялся, потом помотал головой и лег на кушетку, заложив руки за голову.
– Мы сделали то, что должны были сделать. Разве этого мало?
Я подумал обо всех тех младенцах, сопевших и издававших другие славные звуки на руках у наполнивших палату сестер. Один, маленький, пухлый, прямо как с рекламы детского питания, так просто оглушительно икнул и тут же уснул на плече у тащившей его к матери медсестры. Дюжина крошечных жизней, перед каждой из которых открывалось необъятное будущее – будущее, которого бы их разом лишили, не вмешайся в это я.
Я заметил, что уголки моего рта загибаются вверх в довольно дурацкой ухмылке, и ощутил слабое, но все же удовлетворение от проделанной работы, которое не удалось стереть даже царившему у меня в душе раздражению. Я отвернулся от Майкла, чтобы он не заметил улыбки, и постарался придать голосу все то же устало-равнодушное выражение.
– Мало ли этого? Боюсь, маловато будет.
Майкл снова рассмеялся. Я свирепо нахмурился на него, но он только расхохотался еще громче, так что я бросил притворяться и просто прислонился к прутьям решетки.
– Как думаете, сколько нам еще здесь торчать?
– Я никогда еще прежде не попадал в тюрьму, – признался Майкл. – Так что вам виднее.
– Эй! – возмутился я. – Что вы хотите этим сказать?
Улыбка Майкла как-то разом померкла.
– Черити, – предположил он, – вряд ли обрадуется этому.
Я поморщился. Черити звали жену Майкла.
– Угу, пожалуй. Но все, что нам остается – это быть готовыми ко всему и не терять веры – так ведь?
– Я вознесу молитву Святому Иуде, – буркнул Майкл.
Я приснился лбом к решетке и закрыл глаза. У меня болели даже те места, которые, как мне казалось, вообще не могут болеть. Пожалуй, я мог бы задремать даже стоя.
– Все, что мне хочется, – сказал я, – это вернуться домой, вымыться и завалиться спать.
Примерно через час пришел, наконец, дежурный. Он отворил дверь камеры и сообщил нам, что за нас внесен залог. Я ощутил в животе неприятную пустоту. Мы с Майклом вышли из КПЗ в соседнюю комнату.