Он пожал плечами, не глядя на меня.
– Значит, говоришь, ты договорился за меня с клиентом на три? Как там ее? Сомерсет?
Он искоса посмотрел на меня, и ему удалось удержать губы от улыбки. Но не глаза.
– Ага.
Я почесал бороду и кивнул.
– Я тут слегка подзапустил себя последнее время. Пожалуй, стоит прежде почиститься немного.
– Пожалуй, стоит, – согласился Билли.
– Я бываю изрядной задницей, – вздохнул я.
– Случается, – усмехнулся Билли. – Ты же человек – как мы все.
Я завел «Жучка». Мотор закашлялся, но мне удалось оживить его.
В это мгновение что-то с силой ударило по крышке багажника. И еще. И еще – на этот раз по крыше.
Волна слабости накатила на меня – тошноты, столь резкой и неожиданной, что мне пришлось вцепиться в руль, чтобы не упасть. Откуда-то издалека до меня доносился голос Билли, спрашивавшего, все ли со мной в порядке. Какой уж тут порядок. Воздух вокруг нас был буквально напоен энергией – резкой, хаотичной, разрушительной.
Я попытался приглушить чувства. Только после этого мне удалось открыть глаза. С неба сыпались жабы. Не отдельные зверушки, а дождь, точнее, плотный град, от которого потемнело небо. И падали они не мягко, как прежде. Они шмякались на землю камнем, разбиваясь в брызги об асфальт, о крышу «Жучка». Одна из них врезалась в ветровое стекло с такой силой, что по нему побежала паутина трещин. Я поспешно врубил передачу и вывел машину на улицу. Еще пара сотен ярдов – и потусторонний дождь остался позади.
Мы оба слегка задыхались. Билли был прав. Дождь из жаб означал приближение чего-то серьезного, и это «что-то» имело явно магическую природу. Белый Совет прибывал сегодня вечером в Чикаго, чтобы обсудить войну. Мне предстояла встреча с клиентом, а вампиры явно подняли ставки, напав на меня более открыто, чем позволяли себе раньше.
Я включил дворники. Кровь оставила тонкие алые полоски на потрескавшемся стекле.
– Боже праведный, – выдохнул Билли.
– Угу, – кивнул я. – Она не каплет. Она льется.
Я подбросил Билли до дома – он живет недалеко от университетского городка. Я сомневался, чтобы вурдалак обратился в полицию, но отпечатки на обрезе я на всякий случай стер. Билли завернул его в полотенце, которое валялось у меня на заднем сидении, и забрал его с собой, пообещав избавиться от него при первом удобном случае. Его подружка Джорджия, стройная девица на фут выше его ростом, ждала нас на балконе в темных шортах и алом топике, открывавших значительный процент хорошо загорелой кожи в манере, куда более уверенной и даже вызывающей, чем я мог бы ожидать от нее всего год назад.
Стоило Билли выйти из машины, и Джорджия оторвалась от своей книги и раздула ноздри. Потом метнулась в дом и почти сразу же вынырнула ему навстречу с аптечкой первой помощи в руках. Все с тем же встревоженным выражением лица она бросила взгляд на машину и кивнула мне. Я помахал в ответ, стараясь выглядеть как можно дружелюбнее. Судя по выражению Джорджиного лица это вышло у меня так себе. Они вошли в дом, и я уехал, прежде чем кто-то вышел пообщаться со мной.
Примерно через минуту я притормозил у тротуара, заглушил мотор и хмуро посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида.
Признаюсь, я испытал сильное потрясение. Я понимаю, что это звучит глупо, но дома у себя я зеркал не держу. Слишком много всяких существ умеют использовать зеркала в качестве окон, а то и дверей, и рисковать этим у меня нет ни малейшего желания. В общем, я не смотрелся в зеркало уже несколько недель.
Я выглядел как жертва железнодорожной катастрофы.
Я хочу сказать, в большей степени, нежели обычно.
В нормальном состоянии мое лицо узкое, вытянутое, состоящее сплошь из острых углов. Мои волосы почти черного цвета, и глаза тоже темные. Теперь под ними пролегли серые с розовыми прожилками круги. Темно-серые. Выступающие части моего лица – там, где их не закрывала неухоженная борода – казались острыми как ребро визитной карточки.
Волосы отрасли и торчали беспорядочными космами – не как у молодых и сексуальных рок-звезд, но как у немытых бомжей. Им даже не удавалось расти хоть более-менее симметрично из-за ожога, который я получил при взрыве бомбы, принесенной ко мне под видом пиццы – в те времена, когда я мог еще позволять себе заказывать пиццу. Кожа была бледной. Даже мучнисто-белой. В общем, я выглядел как немного разогревшаяся Смерть – если, конечно, кому-нибудь удалось бы уговорить Смерть участвовать в Бостонском Марафоне. Я выглядел изможденным. Перегоревшим. Ни на что не годным.
Я плюхнулся обратно на сиденье.
Терпеть не могу оказываться неправым. Однако, похоже, в данном случае Билли и оборотни (блин-тарарам, звучит как название рок-группы) попали в точку. Я попытался вспомнить, когда в последний раз стригся. А брился? Душ я принимал неделю назад. Или раньше?
Дрожащими руками я закрыл лицо. В последнее время я потерял счет дням... да и ночам тоже. Все свое время, двадцать пять часов в сутки, я проводил у себя в лаборатории. Моя лаборатория находится под расположенной в цокольном этаже квартирой – сырые каменные стены и ни одного окна. Биологические часы – тьфу. Мне некогда думать о том, что там, наверху – день или ночь. У меня и без этого хватает о чем поразмышлять.
Примерно девять месяцев назад мою подругу едва не убили. Хуже, чем убили.
Мы познакомились, когда Сьюзен Родригез работала репортером в желтом журнальчике под названием «Северо-западный Волхв». Она относилась к тем немногим людям, которые не встречали в штыки концепцию сверхъестественного, существующего в нашем реальном мире. Она с азартом охотилась за каждой деталью, каждой историей, каждой унцией доказательств, способных привлечь к этой теме общественное внимание. Это и привело ее вслед за мной на сборище вампиров.
И монстры ее сцапали.
Билли не ошибался и в этом. Вампиры из Красной Коллегии изменили ее. Или, возможно, точнее было бы сказать, что они заразили ее. Оставаясь формально человеком, она мучилась их ненасытной жаждой. И стоило бы ей утолить ее, как она превратилась бы в одного из них. Часть ее души умерла бы навсегда, и она сделалась бы настоящим вампиром.
Отсюда и мои поиски. Я пытался найти способ помочь ей. Создать вакцину или что-нибудь еще такое. Что угодно.
Должно же быть что-то. Не может не быть.
Я низко наклонил голову и сморщился так, что у меня свело мышцы лица. В груди заныла тупая боль, и все тело обожгло жутким, беспросветным бессилием. Я чародей. Я должен был защитить Сьюзен. Должен был помочь ей. Должен был вести себя умнее, быстрее. Лучше.
Должен был сказать ей, что любишь ее прежде, чем было уже поздно. Не так ли, Гарри?
Я удержался от слез. Годы упражнений, опыта, самоконтроля помогли мне сдержать их. Слезами делу не поможешь. Они не приблизили бы меня к исцелению Сьюзен.