– Когда я могу получить свои деньги?

– Деньги? – Майков выглядел искренне удивленным.

В фундаменте его состояния лежали суммы, нажитые на вульгарнейших кидняках, и теперь, вспоминая старую науку, он испытывал приятное ностальгическое чувство. – Какие еще деньги? Разве речь когда-нибудь шла о деньгах?

– Виктор Андреевич, – с заметным усилием сдерживая предательскую дрожь в голосе, произнес Лукьянов, – вот вы смеетесь, а мне не до шуток. Я с вами серьезно разговариваю…

– Серьезно? – еще больше удивился Майков. – Ну так бы сразу и сказал! Хорошо, давай говорить серьезно. Если серьезно, то это выглядит так: официально составленного договора у нас с тобой нет, а значит, и денег ты не получишь. Совсем не получишь, понял? Устная договоренность? Плевал я на нее. Не помню, чтобы я с тобой о чем-то договаривался и тем более что-то обещал. Ну, не помню! Я тебя, может, в первый раз вижу. И, надеюсь, в последний. Вот как дело обстоит, братан, если серьезно.

– Ах вы… Ах ты…

Не найдя нужного слова, Лукьянов задохнулся и медленно, неуверенно, как лунатик или слепой, двинулся на Майкова. Громоздкий Простатит, не выпуская подноса с выпивкой, свободной рукой поймал его за плечо и остановил так же легко, как бетонная стена останавливает летящего во весь опор мотоциклиста.

– Ух ты, ах ты, все мы космонавты! – сказал веселый Хобот и опрокинул в себя стаканчик виски. У него было превосходное настроение.

Лукьянов два раза дернулся в руках Простатита и обмяк, сообразив наконец, что они находятся в разных весовых категориях. Простатит для верности подержал его еще немного и отпустил.

– Зря вы так, – сказал Лукьянов, обращаясь к Майкову, который уже стоял к нему спиной и что-то негромко обсуждал с Рыбой. – Я этого так не оставлю.

Майков обернулся и удивленно поднял брови.

– Ты еще здесь? Слушай, не надоедай мне, береги здоровье. Не оставишь, и не надо. Интересно было бы посмотреть, что ты сделаешь. Вообще-то, вру. Ничего в этом интересного нету. Хочешь, скажу, что ты можешь сделать? Ничего! Поэтому вали-ка ты от греха подальше, не мешай нам праздновать.

– Ладно, – сказал Лукьянов. – Там поглядим, что я могу, а чего не могу. Я уйду. Сейчас, одну секунду.

– Давно бы так, – снисходительно сказал Майков.

Он опять повернулся было к Рыбе, но тут Лукьянов вдруг вынул откуда-то из-за пазухи фотоаппарат-"мыльницу" и снял с него чехол.

– Эй, ты чего это делаешь? – удивился Хобот.

Майков снова обернулся и увидел фотоаппарат.

– Ну, – сказал он, – и что это должно означать?

– Ничего особенного, – ответил агроном и раньше, чем ему успели помешать, быстро сделал два снимка водопада. – Это пригодится для моей будущей работы, – объяснил он. – Чтобы не быть голословным, когда буду наниматься к следующему клиенту.

– Хобот, объясни ему, – брезгливо сказал Майков.

– Частное владение, земляк, – сказал Хобот, протягивая длинную руку за фотоаппаратом. – Фотографирование строго запрещено. Дай-ка сюда свою игрушку.

Лукьянов попытался спрятать аппарат за спину, но, как видно, припомнил участь старого садовника Макарыча и перестал сопротивляться. Хобот поставил свой стакан на поднос, который все еще держал Простатит, взял у агронома фотоаппарат и принялся старательно подковыривать ногтями заднюю крышку корпуса. Лукьянов сунулся было к нему с разъяснениями, но Хобот только пробормотал: «Обойдемся, сами грамотные», отодвинул его локтем и продолжил свои упражнения с «мыльницей». Потом под его каменными пальцами что-то хрустнуло, крышка отлетела напрочь и с дребезжанием запрыгала по бетону дорожки.

– Ой, сломал! – голосом испуганного ребенка сказал Хобот, вынул из аппарата пленку, а сам аппарат будто невзначай уронил себе под ноги. Корпус с сухим треском ударился о тротуарную плитку, от него отскочил длинный осколок пластмассы.

– Сволочи! – неожиданно тонким, плачущим голосом закричал Лукьянов. – Подонки! Бандиты недостреленные!

– Козлы, – с подозрительной ласковостью в голосе подсказал Хобот, роняя на дорожку засвеченную пленку.

Он весь подобрался, но Лукьянов уже взял себя в руки и на провокацию не поддался, поскольку знал, что за «козлов» отвечать придется по полной программе.

– Да уберите же вы его, наконец, – брезгливо сказал Майков. – Надоело. Еще немного, и у меня окончательно испортится настроение.

– Совсем убрать? – обрадовался Хобот. – Наглухо?

– Обалдел, что ли? – испугался Майков. – Только этого не хватало! До ворот проводи, а дальше сам дорогу найдет.

– А, – разочарованно протянул Хобот и повернулся к Лукьянову. – Пошли, студент.

Майков проводил их взглядом до утла дома, а потом снова повернулся лицом к водопаду и стал, неторопливо потягивая виски, наблюдать за струящейся водой. Как ни крути, а это было по-настоящему красиво. Что бы там ни говорил Рыба, получилось ничуть не хуже, чем у соседа.

А главное, даром.

Глава четвертая

Шоссе здорово напоминало прифронтовую рокаду, недавно подвергшуюся массированному ракетно-бомбовому удару.

Не хватало разве что горелых танков да опрокинутых грузовиков с боеприпасами и продовольствием, а в остальном иллюзия была полной. И потрепанный оливково-зеленый «лендровер», и его водитель знали толк в рокадных дорогах, ковровых бомбардировках и горелой технике. Впрочем, здесь под колесами все-таки был асфальт. Потрескавшийся, взрытый неведомой силой, битый-перебитый, где-то провалившийся, а где-то, наоборот, вспучившийся горбом, это все-таки был асфальт, а не козья тропа в горах или, скажем, болото.

Уже успевшая снова разболтаться после очередного ремонта подвеска «лендровера» слегка погромыхивала, и Илларион Забродов, ловя чутким слухом опытного водителя эти неприятные звуки, легонько морщился. Машина давно просилась на покой, но Забродов просто не мог себе представить, что станет без нее делать. Как-то раз Мещеряков, пребывая, по обыкновению, в ворчливом и саркастическом расположении духа, предложил Иллариону хотя бы приблизительно подсчитать, сколько денег он уже выбросил на бесконечные ремонты этого механического одра. Илларион считать отказался наотрез: он и так знал, что много. Хватило бы, пожалуй, на новую машину того же класса и даже той же марки.

И ведь, кажется, ремонты были не очень дорогие… Правда, было их много, потому что ездил Забродов на этой машине уже бог знает сколько лет и все больше по таким местам, где дороги существовали разве что на картах. А время между тем неумолимо бежало вперед, не щадя ни машину, ни водителя, и Илларион все чаще ловил себя на том, что этот процесс вызывает у него уже не просто грусть или недовольство, а самый настоящий страх.

Задумавшись, Илларион проглядел глубокую выбоину в дорожном покрытии. Машину сильно тряхнуло, снизу послышался глухой удар, в багажном отсеке лязгнуло, и Забродов с неудовольствием вспомнил, что, кажется, забыл как следует закрепить домкрат.