Эйприл знала: Реджинальд умер в конце сороковых. Прослужив всю войну в Королевских военно-воздушных силах Великобритании, преодолев сотни невообразимых опасностей, этот счастливый красивый мужчина, у которого была прелестная молодая жена, внезапно скончался. Подробностей она не знала, но бабушка рассказывала матери, что это случилось после войны. Вот все, что они знали. Коротенькое устное сообщение, переданное одной одинокой женщиной другой, дошло до Эйприл.
Зато теперь фрагменты прошлого Лилиан окружают ее со всех сторон, ими набиты коробки в прихожей, и их наверняка найдется еще немало в оставшихся трех спальнях и столовой. Кстати, кажется, Стивен что-то упоминал о чулане в подвале здания?
Эйприл планировала недели за две избавиться от пожитков Лилиан и быстро продать квартиру. Но теперь она передумала. Ей хотелось задержаться здесь и разузнать все о двоюродной бабушке и ее муже. Ей хотелось изучить, вникнуть, собрать и сохранить в памяти. Это вовсе не старый хлам. Все это что-то значило для Лилиан. Все без исключения.
У бабушки должны остаться письма. Может быть, дневник. Предстоят раскопки не хуже археологических между визитами к нотариусам и возней с документами. Если работать быстро, возможно, еще и Лондон удастся посмотреть. Однако важнее всего Лилиан. И если придется обналичить остатки своих сбережений и бросить работу, что ж, так тому и быть. Она узнает о бабушке все, что только возможно.
Переодевшись в униформу, с чашкой чая в руке Сет вышел из комнаты для персонала в надежде, что Петр уже спустился в гараж под домом, где стояла его ржавая развалюха. Однако тот еще только натягивал поверх пропотевшей полиэстеровой рубашки красный анорак, дожидаясь Сета. Ухмыльнувшись, дневной портье взял вахтенный журнал.
— А Сет снова видел призрака! Мы ухохотались над твоим отчетом. Может, Сет по ночам хлещет виски, вот ему и мерещится всякое? — Петр закатил глаза и опрокинул в горло воображаемый стакан.
— Я не писал, будто что-то там видел. Я сообщил о непорядке, о шуме. Кто-то был в шестнадцатой квартире, оттуда доносились голоса.
Но Петр пропустил его слова мимо ушей.
— По ночам ты должен полировать ручки. Я говорил Стивену, но он меня не слушает. Если бы ты занимался работой, у тебя бы не оставалось времени на привидения.
Шуршащий анорак и ухмыляющаяся физиономия исчезли за дверью.
Сет больше не станет записывать, что бы ни случилось. К черту! Он свое дело сделал — если произойдет кража, он предупреждал.
Портье рухнул в кресло и снова задумался о сне, который видел днем. Сон оставил по себе какое-то ностальгическое чувство и смущение. В детстве ему частенько снились кошмары, в которых он оказывался в той каменной комнате. Он пытался кричать, но голос странным образом пропадал, и его против воли заталкивали в помещение. Кошмары начали мучить его примерно в то время, когда из семьи ушел отец. Раз за разом Сет все больше привыкал к странной комнате. На самом деле это был склеп, который он видел наяву в заброшенной части кладбища, где покоился его дед. Цветы здесь лежали сплошь увядшие, а имена почивших стерлись с табличек и надгробий. Это место наводило страх. Сет никак не мог смириться с тем, что мама и папа тоже однажды умрут, покинут его и окажутся под какой-нибудь плитой. И что он сам умрет. Отец говорил ему, улыбаясь: «Еще не скоро, Сет». Но его все равно преследовал образ холодного мраморного склепа, запертого на замок, с решетками на окнах, через которые внутрь почти не проникает свет. Он представлял себя заточённым в нем. Мертвым. Он стоит по ту сторону решетки и плачет, зовя маму и папу, они не слышат его. Сет смотрит, как родители удаляются между надгробьями. Обычно было отчетливо видно, как они садятся в белый «аллегро» [5] и уезжают. Он рыдал и бился в истерике.
Сет встряхнулся. Даже сейчас вспоминать об этом неприятно. А уж в детстве страх перед той комнатой так сдавливал грудь, что он едва мог дышать.
Надо бы позвонить маме. И отцу. И сестре. Сон вызвал в нем такое желание. Сет даже вспомнить не мог, когда в последний раз разговаривал с кем-нибудь из родных. Нет, пусть лучше все останется как есть.
Он вздохнул и поглядел на планшет с расписанием, чтобы хоть как-то отвлечься. Из сорока квартир в доме сейчас занято только двадцать. Все точно так же, как и четыре последние смены на прошлой неделе.
Пентхаусы либо принадлежали баснословным богачам, приезжавшим только по выходным, либо их в складчину снимали служащие крупных лондонских компаний. И хотя в некоторых квартирах обитали весьма беспокойные жильцы, Сета редко тревожили. Правда, он заметил, что напротив тридцать девятой, расположенной в восточном крыле, сделана приписка. Кто-то туда въехал. Хозяйка, старушка Лилиан, умерла. Пару месяцев назад, кажется, прямо в такси. Стивен рассказал ему об этом на следующий день после происшествия, но Сет ни разу не видел Лилиан во время ночных дежурств. Она никуда не выходила по вечерам. Теперь в списке жильцов появилась Эйприл Бекфорд. Сету стало интересно, какая она.
Допив чай, портье вышел в сад, разбитый во дворе между двумя корпусами здания. Он свернул, а затем закурил тонкую сигарету, слушая журчание фонтана. Воспоминания о сне померкли, и он даже обрадовался, что предстоит ночная работа. Обязанностей было не много: только совершить обход да вписать в журнал новых жильцов. Это не так угнетает, как пребывание в «Зеленом человечке», к тому же здесь гораздо приятнее. Как-то раз, еще до того, как устроился в Баррингтон-хаус, Сет даже видел фотографию дома в журнале «Хеллоу!», который писал об одном жившем здесь футболисте. Идеальная работа для художника, прямо как у мастеров прошлого, подумал он тогда, однако Сет перестал рисовать, стоило ему занять место за стойкой. Теперь он подозревал, что уселся в кожаное кресло портье для того, чтобы забыть и быть забытым, наиболее удобным способом выпасть из течения жизни. И осознание этого уже нисколько его не тревожило.
Окурок полетел в фонтан, и Сет вернулся в фойе. Он зевнул очередная бессонная ночь. Подростки-арабы кружили по Лаундес-сквер на гоночных автомобилях. Сет поглядел на часы: еще десять часов до того момента, когда он сможет уйти и погрузиться в глубокий сон. Лучше всего в лишенную сновидений кому.
Когда Сет пролистывал программу телепередач в «Ивнинг стандарт», его внезапно прервал звонок внутреннего телефона. На медной панели загорелась красная лампочка сороковой квартиры.
— Какого лешего тебе нужно? — прошептал он себе под нос.
Это был мистер Глок, плейбой средних лет родом из Швейцарии, самый большой грубиян, какого когда-либо встречал Сет. Он поднял трубку, чтобы замолкла оглушительная трель.
— Сет на проводе.
— Такси до Хитроу! Немедленно! — Мистер Глок повесил трубку.
Он, как ни один другой обитатель дома, подтверждал давнее подозрение портье, что богачи — весьма гнусная братия. Когда Сет только поступил на службу, жильцы и их баснословные состояния вселяли в него смущение, как будто бы в свете их присутствия становились особенно заметны пятна на галстуке, потертости на ботинках и дыры в его биографии. В обществе толстосумов Сет робел. Но через полгода, в течение которого он выносил за самовлюбленными зазнайками зловонный мусор и наблюдал бесчисленные сцены перед стойкой, слышал их нарочитый акцент и видел вульгарную мебель, его благоговение постепенно перешло в откровенную неприязнь. В нем не осталось уважения почти ни к кому из жильцов. В особенности к Глоку. Работа консьержем породила в Сете уверенность, что деньги любят худших.