Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо.
— Тогда поверьте мне еще немного. Помогите мне еще немного.
Он снова вгляделся мне в глаза.
— Хорошо, — прошептал он. — Если вы ответите мне на один вопрос.
Я нахмурился и склонил голову набок.
— Ну?
Он сделал глубокий вдох.
— Гарри, — тихо спросил он. — Что случилось с вашим жезлом?
Какую-то секунду смысл вопроса до меня вообще не доходил. Слова представлялись просто набором звуков вроде тех, какие издают младенцы прежде, чем научатся говорить. Особенно последняя часть предложения.
— И-извините, — пробормотал я. — Что вы сказали?
— Где, — мягко повторил он, — ваш жезл?
На этот раз я расслышал слова.
Боль пронзила мою голову, воткнулась ледяными иглами в виски. Я пощатнулся и едва не упал. Жезл. Знакомое слово. Я пытался вызвать в памяти зрительный образ, соответствующий этому слову, но у меня не получилось ничего. То есть, я понимал, что у меня имелись воспоминания, связанные с этим словом, но как ни пытался, не мог их найти. Словно кто-то укрыл этот образ в мозгу тяжелым брезентом — очертаний не различить. Я знал, что под брезентом что-то есть, но пробиться сквозь него у меня не получалось.
— Я не… я не… — я задышал чаще. Боль усилилась.
Кто-то сидел у меня в голове.
Кто-то сидел у меня в голове.
О Господи.
Должно быть, я все-таки упал, потому что пол мастерской холодил мою щеку, а потом я почувствовал, как широкая, мозолистая рука Майкла осторожно легла мне на лоб.
— Отче, — прошептал он, просто и без всякого пафоса. — Отче, прошу, помоги моему другу. Отче светлый, разгони мрак, который он может видеть. Отче истинный, обнажи ложь. Отче милосердный, уйми его боль. Отче любящий, не оставь доброго сердца этого человека. Аминь.
Ладонь Майкла вдруг сделалась обжигающе-горячей, и я ощутил, как вскипела в воздухе вокруг его энергия. Не магическая — во всяком случае, не та магическая, с которой работаю обычно я. Эта была другой, гораздо древнее, мощнее, чище. Энергия веры, жар которой проник куда-то под мои глаза, и что-то треснуло и рассыпалось у меня в мыслях.
Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Я даже охнул от неожиданности, и перед моим мысленным взглядом разом возник образ деревянного стержня длиной в пару футов, сплошь покрытого резными знаками и рунами. А вместе с образом в мозгу всплыли тысячи воспоминаний, все, что я когда-либо знал о магии огня, о ее основах, заклинании, управлении огнем, о боевой магии. Все это огрело меня ударом кувалды.
Минуты или две я лежал, дрожа, пока все это заполняло зиявшую пустоту в моем мозгу, о существовании которой я даже не подозревал.
Майкл не убирал руки с моего лба.
— Спокойно, Гарри, спокойно. Отдохните еще минуту. Я здесь.
Я решил с ним не спорить.
— Ладно, — слабо прохрипел я через минуту и открыл глаза. Майкл сидел по-турецки на полу рядом со мной. — Кто-то должен перед кем-то извиниться.
Он мягко, заботливо улыбнулся.
— Вы мне ничего не должны. Возможно, мне стоило бы поговорить с вами раньше, но…
— Но спорить с кем-то, у кого мозги съехали набекрень, на эту самую тему может оказаться вредно для здоровья, — тихо договорил я. — Особенно, если одним из последствий этих фокусов с мозгами стало то, что этот кто-то не помнит ни хрена о том, как это вообще произошло.
Он кивнул.
— Молли забеспокоилась на этот счет вчера. Я попросил ее осмотреть вас, пока вы спали сегодня. Я приношу вам свои извинения, но я не придумал никакого другого способа проверить, не залезал ли к вам в голову кто-то другой.
Я поежился. Ох. Молли, игравшая у меня в голове. Думать об этом было не слишком чтобы приятно. Молли обладала способностями к нейромантии — магии, связанной с сознанием. Однако в прошлом она использовала эти свои способности не лучшим образом — с самыми благими намерениями, да, и все равно это оставалось самой что есть настоящей, честной и откровенной черной магией. К таким вещам очень быстро пристращаются, и это не лучшая из забав, каких я пожелал бы этой девочке.
Особенно с учетом того, что игровым инвентарем в данном случае являлся я.
— Блин-тарарам, Майкл, — пробормотал я. — Вам не следовало делать этого с ней.
— Ну, на самом деле это предложила она. И вы правы, Гарри. Мы не можем себе позволить разобщенности. Что вы можете вспомнить?
Я тряхнул головой и нахмурился, пытаясь разобраться в груде спутанных воспоминаний.
— В последний раз я помню, как держал его в руке сразу после того, как бебеки нападали на нас здесь. А потом… ничего. Я не знаю, где он теперь. И нет, я не помню, кто это сделал со мной или почему.
Майкл нахмурился, но кивнул.
— Ладно. Он не всегда дарует нам то, что мы просим. Только то, что необходимо.
Я провел рукой по лбу.
— Надеюсь, что так, — устало пробормотал я. — Да. Гм. Немножко все это страшно. После этих штучек, когда я приставлял ваш Меч к своему горлу… и всего такого.
Майкл откинул голову назад и от души рассмеялся.
— Вы не из тех людей, кто делает что-то вполсилы, Гарри. Включая эффектные жесты.
— Пожалуй что так, — тихо согласился я.
— Я все-таки не могу не спросить, — произнес Майкл, пристально глядя на меня. — Тень Ласкиэли. Она правда ушла?
Я кивнул.
— Как?
Я отвернулся от него.
— Мне не хотелось бы об этом говорить.
Он нахмурился, но медленно кивнул.
— Но хоть почему не хотите, можете сказать?
— Потому, что то, что с ней случилось, несправедливо, — я покачал головой. — Знаете, Майкл, почему динарианцы не любят ходить в церковь?
Он пожал плечами.
— Полагаю, потому что им неуютно в присутствии Всевышнего. Или что-нибудь вроде этого.
— Нет, — сказал я, закрывая глаза. — Потому что это заставляет Падших чувствовать, Майкл. Заставляет их вспоминать. Причиняет им боль.
Даже с закрытыми глазами я ощущал на себе его его пристальный взгляд.
— Только представьте себе, как это, должно быть, ужасно, — продолжал я. — Прожив тысячелетие уверенным в своих действиях, вдруг вы начинаете сомневаться. Вдруг вы начинаете спрашивать себя, не было ли все, что вы делали, огромной, чудовищной ложью. Все принесенные вами жертвы принесены впустую, — я слабо улыбнулся. — Вряд ли это положительно скажется на вашей уверенности в себе.
— Нет, — задумчиво согласился Майкл. — Положительно не скажется.