— Тебе нужно еще чего-нибудь, Гарри? — спросил он.
— Темноты. Тишины. Потом объясню.
— Хорошо, — вздохнул он, положив руку мне на плечо. Потом вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Я остался в темноте наедине со своими мыслями — что и требовалось.
— Поехали, Гарри, — буркнул я себе под нос. — Привыкаем к мысли.
И подумал о той штуке, которую видел.
Ощущение было из сильных. Но, очнувшись, я проделал это еще раз. И еще раз. И еще.
Верно, я увидел нечто кошмарное. Верно, такого кошмара я еще не видел. Зато видел много всякого другого.
Я воскресил в памяти и эти воспоминания — такие же острые и отчетливые, как давивший на меня ужас. Я видел хороших людей, заходившихся безумным визгом от прикосновения черной магии. Я видел истинную натуру мужчин и женщин, хороших и плохих. Видел, как люди убивают и погибают. Видел Королев фэйре, готовившихся к сражению, собиравших всю свою чудовищную силу…
И будь я проклят, если отступлю перед еще одной жуткой тварью, которая до сих пор не проявила себя ничем — только сигала с крыши на крышу.
— Ну давай, сволочь! — рявкнул я воспоминанию. — По сравнению с теми, остальными, ты — так, неудачная картинка.
И бил с размаху в это воспоминание, снова и снова, заполняя мысли всеми жуткими и прекрасными вещами, какие видел за свою жизнь — и, делая это, заставлял себя сосредоточиться на том, как охренительно круто я со всем этим разбирался. Я вспоминал всех тех тварей, с которыми бился и которых победил. Я вспоминал все цитадели кошмара и ужаса, которые взял штурмом, все темные врата, которые разнес в щепки. Я вспоминал лица пленников, которых освободил, и похороны тех, кого не успел спасти. Я вспомнил их голоса и смех, счастье тех, кто воссоединился с близкими, и слезы утрат.
В мире хватает зла. От этого никуда не деться. Но это не значит, что со злом ничего нельзя поделать. Ведь не откажешься ты от жизни только потому, что в ней есть страшное, или потому, что порой тебе бывает больно.
Воспоминание об этой жуткой штуке причиняло адскую боль, но уж к чему-чему, а к боли я привык давно. Я жил с ней прежде, и буду жить с ней еще не раз. И сама эта штука не первая из всех, какие я видел, и наверняка не последняя.
Я не собирался ложиться и помирать просто так.
Идеально отчетливые воспоминания глушили меня словно кувалдой по голове до тех пор, пока я не провалился в черноту.
Когда я снова пришел в себя, я сидел на кровати в позе лотоса. Руки мои покоились на коленях. Дышал я медленно и ровно, глубоко. Спина распрямилась. Голова болела, но не до тошноты.
Я огляделся по сторонам. В комнате царила темнота, но я пробыл здесь достаточно, чтобы глазу хватало света, пробивавшегося из-под двери. Я разглядел свое отражение в зеркале на двери гардероба. Вид у меня сделался спокойный, расслабленный. Я снял плащ и остался в черной футболке с надписью «ПЕРЕ-ФЕКЦИОНИСТ»; маленькие белые буквы читались в зеркале задом наперед. Из ноздрей стекали, подсыхая на верхней губе, две тоненькие темные струйки крови. Во рту тоже ощущался медный привкус — возможно, от прикушенного еще там, на улице, языка.
Я снова подумал о своем преследователе, и образ его заставил меня поежиться — и только. Дышал я по-прежнему медленно и ровно.
Вот вам положительная сторона смертной натуры. Как биологический вид мы чертовски хорошо адаптируемся почти ко всему. Разумеется, я не смогу избавиться от воспоминания об этой жуткой твари, равно как и от всех других виденных мною кошмаров — значит, если не может измениться воспоминание, меняться придется мне. Я вполне в состоянии привыкнуть к зрелищу подобных страшилок — по крайней мере до такой степени, чтобы оставаться при этом разумным существом, не превращаясь в визжащий комок. Люди получше меня с таким справлялись.
Морган, например.
Я снова поежился, на этот раз уже не от воспоминания. Я просто знал, чем все может кончиться, когда заставляешь себя жить с такими кошмарами в сознании. Это меняет тебя. Ну, не сразу. Возможно, это и не превратит тебя в монстра. И все равно мне было страшно, и я это понимал.
Сколько раз должно произойти вот такое, прежде чем я начну превращаться в кого-то жуткого — только чтобы выжить? По чародейским меркам я молод. И каким я стану через несколько десятков лет, если не буду отворачиваться?
Спроси у Моргана.
Я встал и вышел в расположенную при спальне ванную. Включил свет — и зажмурился, так больно резануло по глазам. Я смыл с лица кровь и старательно ополоснул раковину, чтобы крови не осталось и в ней. При моем роде занятий нельзя оставлять кровь там, где ее могут найти.
Потом надел плащ и вышел из спальни.
Билли с Джорджией были в гостиной. Билли стоял у балконной двери. Джорджия говорила по телефону.
— Я ничего не вижу, — произнес Билли. — Он уверен?
Джорджия негромко сказала что-то в трубку.
— Да. Он не сомневается, что оно сворачивает сюда. Его должно уже быть видно с твоего места.
— Не видно ничего, — возразил Билли. Он оглянулся через плечо: — Гарри, а ты как?
— Жить буду, — отозвался я и подошел к окну. — Оно пришло сюда за мной, да?
— Что-то там такое есть, — подтвердил Билли. — Что-то такое, с чем мы еще не сталкивались. Оно там уже час как играет в прятки с Кирби и Энди. Они никак не могут ни догнать его, ни разглядеть толком.
Я внимательно посмотрел на Билли. На свете найдется не слишком много существ, способных оторваться от волков-оборотней, работающих слаженной стаей. Волки чертовски быстры и ловки, а Билли со товарищи орудуют в Чикаго почти столько же, сколько я сам. Они знают, как себя вести в самых разных обстоятельствах. За несколько последних месяцев я преподал своей ученице пару уроков скромности, предложив ей попробовать испытать свои завесы на оборотнях. Всякий раз ее обнаруживали в считанные секунды.
— Значит, чем бы оно ни было, это не человек, — подытожил я. — Иначе ему не удалось бы отрываться от Кирби и Энди. — Я остановился рядом с Билли. — Оно умеет прикрываться завесой от взгляда.
— И что это? — тихо спросил Билли.
— Не знаю, — признался я. — Но штука поганая — без дураков. — Я покосился на Джорджию. — Сколько я был в отключке?
Она покосилась на часы.
— Час и двадцать две минуты.
Я кивнул.
— Если бы оно хотело ворваться сюда, у него имелось в достатке времени, чтобы сделать попытку. — Я натянуто улыбнулся, испытывая неприятную пустоту в желудке. — Оно со мной забавляется.
— Что? — не понял Билли.
— Оно отплясывает перед нами, прикрывшись завесой. Пытается заставить меня снова включить зрение, чтобы засечь его.