— Да. Ведь именно ты в первый год обучения написал великолепную работу касательно теории магии фурий, а я должен выступать перед… Советом или чем-то в этом роде.
— Перед Советом спикеров Общества магии? — спросил Тави.
Макс кивнул.
— Да, перед ними. Они встречаются с Первым лордом, чтобы получить у него согласие на проведение каких-то исследований… — Макс прищурился. — Мне постоянно лезут в голову слова «пиво» и «артрит», но они неправильные.
Тави заморгал.
— Антропоморфная теорема?
Макс снова кивнул с равнодушным видом.
— Точно. Мне нужно все про это узнать к тому моменту, как мы дойдем до дворца, — и ты меня научишь.
Тави хмуро посмотрел на своего товарища и принялся стягивать с себя одежду, чтобы переодеться в чистую. Он даже не стал раздеваться, когда повалился на кровать после того, как сбежал из Черного коридора утром. Он уже почти проснулся, когда закончил одеваться, и, взяв расческу, принялся причесывать волосы.
— Я спешу.
— О, — сказал Макс, наклонился и поднял конверт, лежащий на полу. — Кто-то подсунул его под дверь.
Тави взял конверт и сразу узнал почерк.
— От моей тети Исаны.
На улице зазвонили вечерние колокола, возвещавшие наступление сумерек.
— Вороны, — выругался Макс, встал и направился к двери. — Идем. Я должен быть там через четверть часа.
Тави сложил конверт и засунул его в сумочку на поясе.
— Ладно, пошли.
Они вышли из комнаты и направились через территорию Академии в сторону одного из потайных входов в подземелья.
— Что тебе нужно знать?
— Ну… хмм… все, — ответил Макс через несколько шагов.
Тави с возмущением на него посмотрел.
— Макс, это обязательное знание. Основы магии фурий. Ты же ходил на занятия.
— Ну, ходил.
— Больше того, мы вместе их посещали.
Макс с мрачным видом кивнул.
— И ты там был почти все время, — сказал Тави.
— Конечно, — не стал спорить Макс. — Занятия были днем. Я ничего не имею против образования, если оно не мешает моему сну.
— А ты слушал? — поинтересовался Тави.
— Ну… — сказал Макс. — Ты не забыл, что перед нами сидела Ривус Мара. Ты же ее помнишь. Та, у которой рыжие волосы и великолепные… — он закашлялся, — глаза. Большую часть лекций мы потратили на то, чтобы выяснить, кто кого победит в магии земли.
Это объясняло, почему Макс появлялся на занятиях почти каждый день, а после них куда-то пропадал, мрачно подумал Тави.
— Большую часть — это сколько?
— Все, — ответил Макс. — Кроме того дня, когда я страдал от похмелья.
— Что? Как же тебе удалось написать зачетный тест?
— Ну… помнишь Иджению? Блондинку из Плациды? Она оказалась настолько благородной, что…
— Слушай, заткнись, Макс, — проворчал Тави. — Это был трехмесячный курс. Как, по-твоему, я смогу его тебе пересказать за пятнадцать минут?
— Весело и без глупых жалоб, — ухмыляясь, ответил Макс. — Как верный и изобретательный подданный королевства и слуга Короны.
Тави вздохнул, убедился, что за ними никто не следит, скользнул в незапертый сарай для инструментов и через потайной люк в полу выбрался на лестницу, ведущую в подземелья. Макс зажег магическую лампу и протянул ее Тави, после чего взял себе другую.
— Готов слушать? — спросил у него Тави.
— Ясное дело, готов.
— Антропоморфная теорема, — сказал Тави. — Ты знаешь, что фурии являются существами, населяющими стихии.
— Да, Тави, — сухо ответил Макс. — Благодарю тебя за подробные разъяснения, но это я и без тебя знаю.
Тави проигнорировал его заявление.
— С самого начала алеранской истории между магами, связанными с фуриями, идут дебаты относительно природы этих созданий, и на сей счет существует несколько теорий. Кроме того, известно некоторое количество идей касательно того, сколько фурий в реальности обладают теми свойствами, которые мы используем, и до какой степени мы вынуждаем их быть тем, что они есть.
— Не понял? — сказал Макс.
— Мы общаемся с фуриями мысленно, — пожав плечами, сказал Тави, употребив множественное число — «мы». Хотя он был единственным ныне живущим алеранцем, который мог сказать «вы». — Именно об этом и говорит теория навязанной антропоморфности. Возможно, часть наших мыслей формирует образ фурий, когда они появляются перед нами. Может быть, фурия ветра вообще ни на что не похожа. Но когда маг встречается с ней и использует ее, возможно, он где-то в глубине своего сознания представляет себе, что она должна быть похожа на лошадь, или орла, или еще что-нибудь такое же. Поэтому, когда эта фурия приобретает видимый образ, она так и выглядит.
— Так, понятно, — сказал Макс. — Мы можем бессознательно придавать им какую-то определенную форму, верно?
— Верно, — подтвердил Тави. — Это самое распространенное мнение в городах и среди большинства граждан. Но некоторые ученые поддерживают теорию естественной антропоморфности. Они утверждают, что, поскольку каждая из фурий связана с определенной частью своей стихии — горой, ручьем, лесом и все такое, — они имеют присущие только им уникальные способности, особенности и индивидуальность.
— И по этой причине многие из тех, кто живет за пределами городов, дают своим фуриям имена? — догадался Макс.
— Правильно. И по этой же причине те, кто живет в городах, над ними потешаются, считая такие идеи варварскими предрассудками. Однако в долине Кальдерон принято давать фуриям имена. Все они выглядят по-разному. И сильны каждая по-своему. А еще они намного могущественнее большинства городских фурий. Получается, что алеранцы, населяющие самые малоразвитые районы королевства, управляют фуриями, чьи возможности значительно превосходят возможности остальных фурий.
— В таком случае как можно считать теорию навязанной антропоморфности правильной?
Тави пожал плечами.
— Они утверждают, что, поскольку маг представляет себе определенное существо, наделенное формой, индивидуальностью и набором каких-нибудь способностей, даже если он не признается в этом самому себе, он может сделать больше, ибо очень мало зависит только от его мыслей.
— Получается, маг, который дал имя своей фурии, способен сделать больше, ибо он слишком глуп, чтобы понимать, что он этого не может? — спросил Макс.
— Так считают те, кто поддерживает теорию навязанной антропоморфности.
— Это же глупо, — сказал Макс.
— Возможно, — не стал спорить с ним Тави. — Но существует вероятность того, что они правы.