Чесноков никак не мог поверить в такое везение. Он что было силы навалился на дверь, пытаясь выдавить ее, но сработана та оказалась на совесть, не поддалась ни на сантиметр, лишь жалобно поскрипывала.
– Не так, не так! – шипел Рублев и побежал в дальний угол сарая.
– Ломом нельзя, шуму много.
– Попробуем приподнять.
Александр вернулся с лопатой. Подставил ее под дверь и навалился на черенок, пытаясь приподнять полотно, чтобы то сошло с петель. Но дверь плотно прилегала к коробке и естественно не поддалась.
– Вот же черт! – выругался Рублев, осматривая погнутое лезвие лопаты. – А если ломиком?
– И не думай, весь дом разбудишь. Нужно тихо, осторожно.
Рублев опустился на корточки, затем встал на четвереньки и сжал в кулаке рассыпчатый ком земли.
– Смотри, Чесноков, тут же земля! Пол-то не бетонный! Его копать можно.
Александр глубоко вздохнул и тоже коснулся рукой земляного пола. Затем взгляд его упал на лопату.
– Мы сейчас за полчаса лаз выроем, а там через забор – ив лес. Хрен они нас ночью найдут!
Его глаза загорелись безумным блеском. Он ухватился за блестящую, отполированную ладонями рукоять лопаты и, коротко размахнувшись, всадил лезвие сантиметров на десять в землю, затем придавил ногой. Утрамбованная почва поддалась. Первый ком отвалился в сторону.
– Да не шуми ты, здесь камешков полно!
Аккуратно копай.
– Ты бы сам попробовал.
– Я тоже без дела не останусь.
Рублев посмотрел на часы. Если можно было верить обещаниям бандита, то до у них оставалось часов шесть – до утра. Не потащат же они их к хозяину раньше шести.
Теперь работа пошла более слаженно. Чесноков аккуратно, уже не размахиваясь, ставил лопату, вдавливал лезвие в землю и аккуратно отваливал ком. Рублев руками выгребал землю из ямки. Сперва им казалось, что на подкоп потребуется совсем немного времени, но верхний насыпной слой земли быстро кончился. Дальше пошел плотно укатанный песок, в котором встречались небольшие камни, каждый из которых приходилось выковыривать руками. Андрей Рублев уже чувствовал, как пот плывет по его спине, хоть и выдалась сегодняшняя ночь холодной. Он уже обломал ногти, сбил в кровь руки, но не замечал ни боли, ни усталости.
– Скорее, скорее! – шептал он.
– Я и так, как могу.
– Не успеем…
Один раз Чесноков чуть не отхватил ему пальцы, поставив лезвие лопаты в темноте Рублеву на руку. Тот жалобно взвыл и после этого стал действовать уже более осторожно.
– Пока я не скажу, что можно ставить, не ставь.
Оттяпаешь мне пальцы – точно, не выберемся.
– Сам не суй.
Наконец, когда яма углубилась до двух штыков лопаты, приятели решили сделать перекур.
Да и землю теперь приходилось не просто отбрасывать в сторону, а складывать в ведро и высыпать в углу сарая, иначе песок оползал на дно ямы.
Андрей снял пиджак, повесил его на гвоздь, вбитый в стену. Чесноков тяжело дышал, хоть и работать ему приходилось теперь куда меньше, чем Андрею. Сказывались волнение и страх. На этот раз Рублев курил медленно, наслаждаясь каждой затяжкой. Он уже поверил в свое и Чеснокова скорое освобождение, почувствовал себя героем, способным уйти от бандитов. Он даже предвкушал в мыслях, что успеет до утра сообщить в милицию, и все это бандитское гнездо возьмут до рассвета. Он уже освоился в роли землекопа, поэтому без всякого угрызения совести вытер руки о полы своего парадного пиджака и вновь взялся за работу.
А Чесноков теперь уже подкапывался под дверь. Комья земли легко отваливались и падали на дно ямы. Тяжело сопя, Рублев выгребал их. Вскоре он уже мог, согнувшись, приложив ухо к холодной ночной земле, увидеть по ту сторону двери звездное небо. Но голова все еще не могла пролезть под порог, слишком маленьким было отверстие. Он стал работать с удвоенным упорством, словно истекающая слюной голодная собака, отрывающая закопанную месяц тому назад недогрызенную кость.
– Теперь дело пойдет быстрей.
– Точно.
Чесноков несколько раз подряд ковырнул лопатой, а Рублев, широко расставив ноги, устроился над ямой и руками принялся выкидывать землю. На то, чтобы расширить лаз, ушло пятнадцать минут.
И наконец-то Чесноков отбросил лопату. Та почти беззвучно исчезла в темноте, упав на штабель стекловаты. В горле и у Александра, и у Андрея першило, страшно хотелось пить. Но теперь было грех жаловаться на усталость. От свободы, на которой можно исполнить любое свое желание, их отделяла только дверь, которую следовало преодолеть, нырнув в подкоп, грязный и узкий. Но о грязи, естественно, ни Чесноков, ни Рублев не думали.
Они выждали пару минут, дабы убедиться, что за ними никто не наблюдает. Все так же горел свет в верхнем этаже за плотно задернутыми шторами.
– Хорошо хоть собак здесь нет, – проговорил Рублев и сделал шаг к двери.
– Погоди, может, я первый?
– Разве это что-нибудь изменит?
– Ну… – замялся Чесноков, – все-таки я немного покрупнее и если, в случае чего, застряну, то вернусь и мы расширим лаз.
– Во-первых, я тебя не брошу, а во-вторых, захочешь выбраться – в мышиную норку проскользнешь.
– Насчет норки ты загнул.
Рублев, не вдаваясь в дальнейшие споры, набросил на плечи пиджак и принялся забираться в яму. Теперь она уже не казалась ему такой большой, как во время рытья. Проскользнуть в нее можно было только вытянув вперед руки или же прижав их к бокам. Андрей избрал первый способ – ухватился за низ двери и, упершись ногами в края ямы, принялся проталкивать свое тело вперед – на волю.
Уже оказавшись наполовину на свободе, он чуть не вскрикнул, когда увидел ствол автомата, направленный прямо ему в лицо. Охранник, который на этот раз был уже без маски, приложил палец к губам и бесшумно отступил на шаг, продолжая держать Рублева на прицеле.
– Что ты застрял? – послышался встревоженный шепот Чеснокова.
– Я?
– Чего застрял, спрашиваю.
Андрей пробормотал что-то невнятное, не желая обманывать приятеля и в то же время боясь рассердить охранника. Тот махнул рукой, показывая, чтобы Рублев поскорее выбирался из ямы. А когда грязный Андрей, перепачканный глиной и землей, выполз на траву, то увидел, что охранник не один. У глухой стены сарая, которую они не могли видеть из окон, стояла-таки лавочка, пластиковая, принесенная с террасы. На ней сидел, закинув нога за ногу, тот самый мужчина, который разговаривал с ними в зале на втором этаже дома. Теперь-то он мог рассмотреть его лицо, хоть немного, в лунном свете. Волевой подбородок, плотно сжатые губы, колючие, как вылезшие из гладкой доски острие гвоздей, мелко посаженные глаза. Голова надо лбом уже начинала лысеть, но мужчина и не пытался скрыть свою лысину.