– Вы сделаете то же, что и раньше.
– И что я там найду?
– Что вашей невесты там нет. Она исчезла.
– Но…
– Вы подумаете, что она утонула или убита в джунглях дикими зверями. Может быть, она пошла поплавать и…
– Она проживет после этого еще тридцать один год, – прошептал Фурунео.
– И у вас будет еще тридцать один год, – сказала Эбнис.
– Я… я буду уже не тот. Она станет…
– Ваша невеста узнает вас.
«В самом деле? – подумал он. – Может быть, да. Да, она его узнает. Может быть, она даже поймет необходимость такого решения». Но он все яснее видел, что она ему не простит этого. Никогда. Ведь это же Мада.
– Благодаря вмешательству наших лучших врачей она не умрет еще тридцать один год, – сказала Эбнис.
Фурунео кивнул, но этот жест предназначался только ему самому.
Она не простила бы ему так же, как не смог бы простить ей молодой человек, вернувшись к пустой яхте. И этот юноша не умер.
«Я сам не смог бы простить, – думал он. – Юноша, которым был я, никогда не смог бы простить все эти потерянные прекрасные годы».
– Если вы опасаетесь, – сказала Эбнис, – что ваше вмешательство в прошлое изменит Вселенную или ход истории, можете не беспокоиться. Этого не произойдет. Вы измените только одну изолированную ситуацию, не более. Новая ситуация займет место старой, а все остальное останется таким, каким было.
– Понимаю.
– Вы согласны на мое предложение? – спросила Эбнис.
– Что?
– Сказать Фанни Мей, чтобы она доставила вашу невесту к вам?
– К чему хлопоты? – сказал он. – Я не могу на это согласиться.
– Вы шутите?
Он обернулся и взглянул на нее. Она говорила из маленькой прыжковой двери у него над головой. В отверстии было видно только ее лицо.
– Я не шучу. Вы мне ничего не предлагали.
– Но это же на самом деле! Все, что я вам сказала – правда!
– Вы наивны, – сказал Фурунео, – если не смогли увидеть разницы между тем, что предлагаете, и там, что уже было у нас с Мадой. Я сожалею…
Что-то яростно схватило его за горло, и начав душить, оборвало его слова. Он почувствовал, как голова преодолевает сопротивление прыжковой двери. Когда шея оказалась на створе двери, та закрылась. Его тело упало назад, в шар калебана.
– Ты идиотка, Млисс! – с яростью воскликнул Чео. – Ты слабоумная дура! Если бы я своевременно не вернулся!..
– Ты его убил! – задыхаясь, проговорила она, отступая от окровавленной головы, лежащей на полу се жилой комнаты. – Ты его убил! И именно тогда, когда я уже почти достигла…
– Когда ты уже почти все уничтожила! – буркнул Чео. Он придвинул свое лицо шрамом к ее лицу. – Что теперь его люди будут делать с этим безголовым телом, а?
– Но он уже…
– Он уже был готов вызвать помощников и рассказать им все, что ты успела выболтать!
– Я не потерплю, чтобы ты так со мной говорил!
– Когда моя голова ложится на плаху, я говорю с тобой так, как считаю необходимым!
– Ты заставил его страдать! – жалобно сказала она.
– Он вообще ничего не почувствовал. Не жалей таких как он!
– Как ты можешь так говорить? – она отпрянула от пан спехи.
– Ты все время ревешь. Ты не можешь без сожаления смотреть на других, – прогромыхал он. – Но на самом деле ты поступаешь с ними еще более безжалостно. Ты знаешь, что Фурунео не принял твоего наивного предложения, но оно сильно мучило его. Ты продемонстрировала ему то, что он безвозвратно потерян. Это ты не называешь страданием?
– Послушай, Чео, если ты…
– Он страдал до того мгновения, когда я положил его страданиям конец, – сказал пан спехи. – Ты знаешь это!
– Перестань! – прокричала она. – Я не делала этого! Он не страдал!
– Он страдал, и ты знаешь это! Ты знала это все время.
Она бросилась на Чео, молотя его кулаками по груди.
– Ты лжешь! Ты лжешь!
Он схватил ее за запястья и заставил опуститься на колени. Она склонила голову. Слезы бежали по ее щекам.
– Лжешь, лжешь, лжешь! – рыдала она.
Он сказал ей нежным и успокаивающим тоном:
– Послушай меня, Млисс. Мы не знаем, как долго еще выдержит калебан. Это было разумно. Время у нас ограничено, есть определенный период, в течение которого мы можем использовать прыжковую дверь, и мы должны ее использовать как можно лучше. Ты бессмысленно расточаешь один из этих периодов. Мы не можем допускать таких ошибок, Млисс.
Она опустила глаза.
– Ты знаешь, мне совсем не хочется быть с тобой строгим, Млисс, – продолжал он. – Но мои методы лучше, как ты сама часто мне говорила. Мы должны сохранить нашу безопасность.
Она, не глядя на него, кивнула.
– Теперь перейдем к другому, – сказал он. – Плаути выдумал новую игру.
– Спаси Мак-Кея, – сказала она. – Он может рассказать нам много интересного.
– Нет.
– Чем он может нам повредить? Он может оказаться даже полезен. Я имею в виду, без поддержки Бюро и без других…
– Нет! Да и поздно, наверное. Я уже вызвал паленку… ну, ты понимаешь.
Он отпустил ее запястья.
Эбнис встала. Она тяжело дышала, крылья носа трепетали. Она взглянула сквозь ресницы. Внезапно ее правая нога метнулась вперед и твердым носком туфли ударила Чео по голени.
Он заплясал на месте, схватившись рукой за место ушиба. Несмотря на боль, он улыбнулся.
– Вот видишь, – сказал он, – тебе нравится, когда страдают другие.
В следующий миг она уже бросилась к нему, целуя, бормоча извинения и лаская. Они больше не говорили о новой игре Плаути.
Когда монитор жизни Фурунео сообщил о его смерти, тапризиоты обыскали окрестности шара калебана. Но обнаружили только самого калебана и двоих людей Фурунео, летевших на ранцевых вертолетах. Рассуждение о действиях, мотивах или долге находились вне сферы тапризиотов. Они сообщали только о факте смерти, месте, где произошла эта смерть и лицах, доступных для контакта. Людей Фурунео можно было подвергнуть любому допросу, но калебан – совсем другое дело. Для того, чтобы обсудить, как благоразумнее поступить в сложившейся ситуации было необходимо совещание на высшем уровне Бюро. Смерть Фурунео произошла при чрезвычайно загадочных обстоятельствах – отсутствие головы, непонятные ответы калебана.
Когда Хулук вошел в конференц-зал – после того, как его грубо разбудили и вызвали в Централь – Гайчел Сайкер ударил хватательным пальцем по столу, что доказывало крайнюю степень его возбуждения и было неуместно при обычном поведении лаклака.