– И это помогает сохранить наши мыслительные способности, – сказал Бильдун.
– И даже более того, – сказал Тулук. – Это чудовищное событие оставит после себя всеобщее чувство неуверенности. Мак-Кей не высмеивает сообщения медиумов-связных. Все разумные существа пытаются найти объяснения странной тревоги, которую они испытывают, где бы ни находились…
– Мы напрасно тратим время, – сказал Мак-Кей.
– Что вы предлагаете? – спросил Бильдун.
– Необходимо принять срочные меры, – ответил Мак-Кей. – Во-первых, установить карантин на Стедионе, чтобы никто из косметологов не мог попасть на планету, и воспрепятствовать перемещению людей с планеты на планету.
– Это бессмысленно! Какие основания у нас для этого?
– С каких это пор Бюро Саботажа должно предъявлять основания? – спросил Мак-Кей. – У нас есть право воспрепятствовать действиям любого правительства.
– Подобные меры можно применять далеко не всякому правительству, Мак-Кей. Вы же знаете, как щекотлива наша позиции.
– Во-вторых, – продолжил Мак-Кей непоколебимо. – В случае бедственного положения должно вступить в силу наше соглашение с тапризиотами. Они должны ставить нас в известность о содержании всех разговоров, которые будут вести предполагаемые друзья, покровители и деловые партнеры Эбнис.
– Это сработало бы в том случае, если бы мы попытались захватить власть, – возразил Бильдун. – Если об этом станет известно, мы непременно натолкнемся на противодействие властей. Что, как вы думаете, скажут члены любого правительства, когда узнают, что мы подслушиваем их дальнюю связь? Кроме того, мы договаривались об условиях бедственного положения не для таких целей. Это будет вопиющим злоупотреблением с нашей стороны!
– Если мы этого не сделаем, мы погибнем, и тапризиоты погибнут вместе с нами, – сказал Мак-Кей. – Надо им это объяснить. Нам необходимо их добровольное сотрудничество.
– Не знаю, смогу ли я их убедить, – запротестовал Бильдун.
– Вы должны попытаться.
– Но какую пользу принесет эта акция?
– Тапризиоты и косметологи действуют таким же образом, как и калебан, но обладают меньшей энергией, – сказал Мак-Кей. – Я убежден в этом. Мы засечем все подобные источники энергии.
– И что, по вашему мнению, произойдет, если мы изолируем косметологов от обычного пространства?
– Без них Эбнис не сможет прожить очень долго.
– У нее, вероятно, есть свои косметологи!
– Но Стедион – их пробный камень. Как только мы объявим на планете карантин, активность косметологов сразу же везде сильно понизится.
Бильдун с сомнением взглянул на Тулука.
– Тапризиоты разбираются в переплетении связей лучше, чем она считает, – сказал Тулук. – Я думаю, они послушаются нас, если вы сошлетесь на то, что наш последний оставшийся калебан находится на грани полного исчезновения. Я верю, что они поймут значение этого факта.
– Объясните мне только одно, – сказал Бильдун. – Если тапризиоты могут использовать это… эти связи и черпать свою энергию связи из того же источника, что и калебан, тогда они сами должны знать, в какую их втянули историю.
– Хороший вопрос, – сказал Мак-Кей. – Сообщал ли кто-нибудь об этом тапризиотам?
– Косметологи… тапризиоты… – угрюмо пробормотал Бильдун. – Чего вы хотите добиться, Мак-Кей?
– Я должен вернуться в шар калебана, – сказал Мак-Кей.
– Мы не сможем вас там надежно защитить.
– Не знаю.
– Внутренне пространство шара мало. Если калебан обратится к нам и…
– Он не сделает этого. Я его спрашивал.
Бильдун вздохнул – чисто человеческое движение. Пан спехи принимали не только человеческую внешность, когда хотели уподобиться людям. Однако различия между человеком и пан спехи были коренными, и это тотчас же всплывало в памяти Мак-Кея. Люди были знакомы с внутренним миром пан спехи только поверхностно. Так вот, предстоящие события должны были дать возможность понять мысли Бильдуна. Скоро в теле Бильдуна появится новая личность со всеми знаниями, которые прежний Бильдун накопил в течение прошедших тысячелетий, со всеми…
Мак-Кей сжал губы и почти со свистом выдохнул воздух.
Как переносят пан спехи весь этот груз данных из одного «я» в другие? Они говорят, что все время связаны друг с другом, обладатели эго-органа, товарищи по воспитанию, мыслящие эстеты и пускающие слюни плотоядные, спят ли они или бодрствуют. Каким образом они связаны между собой?
– Вы понимаете, что калебан подразумевает под «связями»? – спросил Мак-Кей и уставился в фасетчатые глаза Бильдуна.
Бильдун пожал плечами.
– Я вижу путь, по которому идут ваши мысли, – сказал он.
– Ну и…
– Может быть, и мы, пан спехи, используем частичку этой энергии, – сказал Бильдун, – но если и так, то мы используем этот процесс совершенно бессознательно. Больше я ничего не могу сказать. Ваши вопросы являются проникновением в интимную сферу нашей жизни.
Мак-Кей кивнул. Секретная сфера жизни была последней защитной линией, последней цитаделью существования пан спехи. Ни логика, ни разум не могли повлиять на генетически запрограммированные реакции, когда те возникали. Бильдун выказал истинное свидетельство своей дружбы, предупредив его.
– Положение отчаянное, – сказал Мак-Кей.
– Согласен, – ответил Бильдун. – Поступайте, как хотите.
– Спасибо, – сказал Мак-Кей.
– Все это вы берете на свою ответственность, Мак-Кей, – добавил Бильдун.
– Пока моя голова находится на плечах, я всегда оказываюсь прав, – ответил Мак-Кей и открыл дверь приемной, где сдала гудящая толпа репортеров, сдерживаемая горсткой охранников.
С помощью прыжковой двери Мак-Кей добрался до штаб-квартиры Фурунео и вылетел оттуда на одной из машин Бюро. Когда он прибыл на побережье, вокруг шара калебана уже стала собираться толпа зевак.
«Новости распространяются очень быстро», – подумал он.
Усиленное отделение охраны, вызванное специально из-за возможности появления толпы, сдерживало любопытных, которые пытались прорваться на лавовый блок. Отряд военных флиттеров удерживал на определенной дистанции разнообразные личные летательные аппараты.
Прежде чем забраться в шар калебана, вход в который был открыт, Мак-Кей поставил на лавовый блок двух охранников и велел им наблюдать за суматохой вокруг. Свежий утренний ветер осыпал людей мелким дождем и клочьями пены.
Он подошел к отверстию, вполз внутрь и какое-то время привыкал к интимному красноватому полумраку. Здесь было значительно теплее, но не так жарко, как раньше. Вероятно, вход был все время открыт.