– Я не хотела обидеть вас, миледи, – тихо сказала Мэйпс.
– Ты говоришь о легендах – и жаждешь ответов, – сказала Джессика, – но берегись этих ответов! Так, знаю я, что ты пришла сюда, приготовясь к насилию, с оружием на груди. Так?
– Госпожа моя, я…
– Возможно, тебе и удалось бы забрать кровь жизни моей, – тем же тоном сказала Джессика, – хотя шансы на это и невелики. Но, сотворив сие, ты разрушила бы больше, чем способна представить в самых страшных своих кошмарах. Есть нечто худшее, чем смерть, ты знаешь это, даже и для целого народа.
– Госпожа! – взмолилась Мэйпс. Казалось, она упадет сейчас перед Джессикой на колени. – Госпожа, это оружие было послано вам в дар – если будет свидетельство, что вы – это Она, Та, – кого мы ждем…
– Или же как орудие убийства – если окажется, что это не так, – утвердительно сказала Джессика. Она сидела в той обманчивой внешней расслабленности, которая делала обученных Бене Гессерит столь опасными противниками в бою.
Сейчас станет ясно, что она решила.
Мэйпс медленно сунула руку за ворот своего платья и извлекла оттуда темные ножны, из которых торчала черная рукоять с глубокими вырезами для пальцев. Она взяла ножны одной рукой, рукоять – другой, обнажила молочно-белый клинок и повернула его острием вверх. Казалось, клинок светится внутренним светом. Он был слегка изогнутым, обоюдоострым, как кинжал, сантиметров двадцати длиной.
– Знаете ли вы, что это такое, миледи? – спросила Мэйпс.
Джессика поняла, что это может быть лишь одна вещь – легендарный арракийский крис, который никогда не покидал планету и был известен лишь по самым фантастическим слухам и россказням.
– Это крис, – сказала она.
– Не говорите об этом так просто, – сказала Мэйпс. – Известно ли вам его значение?
Похоже, вопрос с двойным дном, пронеслось в голове Джессики. Вот зачем гордая фрименка пошла ко мне в услужение: чтобы задать его. Мой ответ вызовет нападение или… что? Она хочет, чтобы я сказала о значении ножа. Она назвалась Шэдаут – на чакобса; нож на чакобса будет «податель смерти»… Она теряет терпение, я должна отвечать. Задержка так же опасна, как и неправильный ответ…
– Это – Податель…
– Эйи-и-ии! – воскликнула Мэйпс. Крик одновременно горя, восторга и преклонения. Она так дрожала, что лезвие ножа бросало по комнате белые блики.
Джессика ждала, призвав на помощь все свое самообладание. Она хотела сказать, что нож – это «податель смерти», и добавить затем древнее слово на чакобса, но теперь все чувства, все ее сверхразвитое внимание к мельчайшим движениям тела – все останавливало ее.
Ключевым было слово… Податель.
Податель? Податель.
Но Мэйпс все еще держала нож так, словно готова была пустить его в ход.
– Ты полагала, – промолвила Джессика, – что я, посвященная в тайны Великой Матери, не узнаю Подателя?
Мэйпс опустила нож.
– Миледи… госпожа моя, когда так долго живешь с пророчеством, момент его исполнения становится потрясением.
Джессика подумала об этом пророчестве. Даже кости сестер Бене Гессерит, принадлежавших к Миссионарии Протектива, которые занесли сюда семена Шари-а и Паноплиа Профетикус, давно истлели, но цель их достигнута: необходимые легенды пустили корни в сознании этих людей в предвидении дня, когда они смогут послужить Бене Гессерит.
И вот этот день настал.
Мэйпс вернула крис в ножны и тихо сказала:
– Госпожа, это нефиксированный клинок. Храни его всегда возле себя. Неделя вдали от тела – и он начнет разлагаться. Он твой, этот зуб Шаи-Хулуда, твой… до твоей смерти.
Джессика протянула руку и рискнула пойти ва-банк:
– Мэйпс, ты убрала в ножны клинок, не вкусивший крови!
Вздрогнув, Мэйпс уронила клинок в руку Джессики и, рывком распахнув на груди свое бурое одеяние, воскликнула:
– Возьми воду моей жизни!
Джессика вытянула клинок из ножен. Как он сверкает! Она повернула его острием к Мэйпс и увидела, что той овладел страх больший, чем страх смерти.
«Острие отравлено?» – подумала Джессика. Она подняла нож, провела им над левой грудью Мэйпс небольшую царапинку. Порез сразу и обильно набух кровью, но красная струйка остановилась почти сразу.
«Сверхбыстрая коагуляция, – отметила Джессика. – Видимо, влагосберегающая мутация…»
Она вложила клинок в ножны, приказала:
– Застегнись, Мэйпс.
Мэйпс подчинилась, дрожа. Ее лишенные белого цвета – сплошь синева – глаза не мигая смотрели на Джессику.
– Ты – наша, – бормотала она, – ты – Она…
Со стороны вестибюля снова донесся грохот разгружаемых ящиков. Мэйпс быстро подхватила вложенный в ножны крис и спрятала его в одеянии Джессики.
– Кто увидит этот нож, тот должен быть очищен или убит! – прошептала она. – Ты знаешь это, госпожа!
«Теперь знаю», – подумала Джессика. Грузчики и их начальники ушли, не заглянув в большой зал.
Мэйпс овладела наконец собой и сказала:
– Тот, кто увидел крис и не был очищен, не должен живым покинуть Арракис. Никогда не забывай этого, госпожа. – Мэйпс глубоко вздохнула. – Теперь же дело должно идти своим путем. Ускорить события невозможно… – Она взглянула на штабеля ящиков и груды вещей вокруг. – Пока у нас найдется довольно работы и здесь.
Джессика колебалась. Дело должно идти своим путем? Но это же специфическое выражение из ритуальных формул Миссионарии Протектива, и означает оно «Приход Преподобной Матери, которая освободит вас».
«Но я же не Преподобная Мать! – Но тут Джессику поразило то, что вытекало из фразы Мэйпс. – Преподобная Мать! Они привили здесь эту легенду! Значит, Арракис – в самом деле страшное место!..»
А Мэйпс как ни в чем не бывало спросила:
– С чего прикажете начать, миледи?
Джессика инстинктивно поняла, что должна ответить так же спокойно, словно между ними не произошло ничего:
– Вот этот портрет Старого Герцога надо повесить в Обеденном зале. А голова быка должна быть повешена на противоположной от него стене.
Мэйпс подошла к бычьей голове.
– Какой же, должно быть, это был большой зверь – при такой-то голове, – сказала она и наклонилась поближе. – Только, наверное, сначала мне придется почистить ее, миледи.
– Не надо.
– Но тут на рогах грязь, прямо комками.
– Это не грязь, Мэйпс. Это кровь отца нашего герцога. Рога покрыты прозрачным фиксатором через несколько часов после того, как этот зверь убил Старого Герцога.
Мэйпс выпрямилась.
– Ах, вот как.