Джессика спрыгнула с топтера и, спотыкаясь и поскальзываясь на осыпающемся песке, побежала. Пауль, тяжело дыша, следовал за ней. Наконец они выбрались на вершину песчаного гребня, плавным изгибом уходившего к скалам.
– По гребню! – скомандовал Пауль. – Так быстрее…
Они побежали по осыпающемуся песку.
И тут заметили новый, постепенно нарастающий звук: шорох, шелест, сухое наждачное поскрипывание.
– Червь, – сказал Пауль.
Звук нарастал.
– Быстрее! – задыхаясь, крикнул Пауль.
Первый скальный выступ – словно пологий берег песчаного моря – был не больше чем в десятке метров, когда позади раздался хруст и скрежет металла. Пауль перебросил рюкзак в правую руку – при каждом шаге он хлопал его по ноге, – а левую руку дал матери. Она уже карабкалась по камню, усыпанному щебнем и окатанной песком и ветром мелкой галькой – по изогнутому каналу, прогрызенному ветром – захлебываясь сухим, колючим воздухом.
– Я не могу больше бежать, – задыхаясь, проговорила Джессика.
Пауль остановился. Втолкнул ее в расщелину и обернулся к пустыне. Вдоль их скального острова быстро ползла продолговатая песчаная гора. В лунном свете были отчетливо видны рябь на песке, волны и гребень движущейся горы, почти на уровне глаз Пауля. До нее было около километра.
След червя – гряда низких пологих дюн – изгибался, делая петлю там, где они бросили разбитый орнитоптер.
Но червь прошел там, и не осталось даже следа орнитоптера.
Движущийся холм повернул в пустыню и пересек свой след, словно ища что-то.
– Да он больше гильдийского корабля, – потрясенно прошептал Пауль. – Мне говорили, что в глубокой Пустыне встречаются большие черви, но я не представлял… насколько большие…
– Я тоже, – выдохнула Джессика.
Чудовищная тварь вновь отвернула от скал и, набирая скорость, по плавной дуге устремилась к горизонту. Они вслушивались в звук его движения, пока зловещий шорох не растаял в тихом шелесте вечно подвижного, песка.
Пауль глубоко вздохнул, взглянул на посеребренные луной скалы. Процитировал по памяти «Китаб аль-Ибар»:
– «Путешествуй ночью, днем же укрывайся в густой тени».
Перевел взгляд на мать.
– До рассвета еще несколько часов. Идти сможешь?
– Погоди немного…
Пауль сошел на усыпанный галькой и щебнем каменный «берег», вскинул на плечи рюкзак и подтянул лямки. Вынул паракомпас и принялся определять нужное направление.
– Хорошо, как только ты будешь в норме…
Она наконец оторвалась от скалы, чувствуя, как к ней возвращаются силы.
– Куда пойдем?
– Вдоль хребта. – Он махнул рукой.
– В глубокую Пустыню…
– В Пустыню фрименов… – прошептал он. И замер, пораженный отчетливо вставшим перед ним образом давнего видения – видения, явившегося ему еще на Каладане. Да, он уже видел эту пустыню! Но не совсем так. Образ был чуточку иным, как будто образ, хранившийся в памяти, при наложении на реальность несколько отличался от нее. Словно это изображение сдвинулось и он, оставаясь неподвижным, видел его под другим углом.
«Вот оно что – в том видении с нами был Айдахо, – вспомнил он. – Но теперь Айдахо мертв…»
– Ты знаешь, куда нам идти? – Джессика неверно поняла его колебания.
– Нет, – ответил он. – Но это не важно. Пойдем.
Он расправил плечи под лямками и пошел расщелиной, проточенной песком в камне. Расщелина вывела их на ровную каменную поверхность, к югу переходившую в лестницу из скальных террас.
Дойдя до первой из этих ступеней, Пауль вскарабкался наверх. Джессика следовала за ним.
Она видела, как путь превратился в череду препятствий, каждое из которых требовало внимания, – то это были занесенные песком углубления в камне, где их шаги замедлялись, то резавший руки отточенный ветрами карниз, то еще какое-нибудь препятствие, – и всякий раз приходилось решать: обходить или пытаться преодолеть?.. Рельеф задавал свой собственный ритм. Говорили они теперь только по необходимости, и голоса звучали хрипло от страшной усталости.
– Осторожно, тут песок осыпается…
– Не стукнись – карниз низкий…
– Не выходи из тени гребня – луна в спину, мы будем слишком заметны…
Наконец Пауль остановился у изгиба каменной стены, взвалил, не снимая, рюкзак на узкий выступ.
Джессика прислонилась к стене подле него, радуясь передышке. Она услышала, как Пауль сосет воду из трубки дистикомба, и тоже глотнула. Оборотная вода имела неприятный привкус – солоноватой была, что ли, – и Джессика вспомнила воду на Каладане. Взметнувшаяся ввысь струя огромного фонтана дугой обрамляет синеву неба… а она никогда не задумывалась о том, какое это богатство – столько воды… тогда она думала не о самой воде, а только о форме струи, ее блеске, звуке…
Остановиться… отдохнуть… отдохнуть по-настоящему…
Милосердие, подумала она, это возможность остановиться. Нет такой возможности – нет и милосердия.
Пауль заставил себя оторваться от стены, повернулся и зашагал вверх по склону. Джессика со вздохом последовала за ним.
Потом они спустились на широкий карниз, огибавший гладкую скалу. Вновь их вел за собой рваный ритм неровного рельефа.
Всю сегодняшнюю ночь, казалось Джессике, все разнообразие заключалось лишь в размерах того, на что они наступали и за что хватались – скалы, камни, гравий и галька, песок – покрупнее и помельче, тончайшая пыльная пудра…
Эта пудра забивала носовые фильтры – то и дело приходилось их продувать. Мелкая галька и крупный песок на гладком камне катались под ногами – сделав неосторожный шаг, тут легко было упасть. Каменные осколки резали. А вездесущий песок, занесший каждую ямку, буквально хватал за ноги.
Внезапно Пауль остановился на скальном карнизе и придержал мать, которая по инерции ткнулась в него и чуть не упала…
Он повел рукой налево. Проследив за его жестом, Джессика увидела, что в двух сотнях метров под обрывом, на который они вышли, начиналась Пустыня – застывший океан песчаных волн, посеребренных луной. Их гребни – углы и плавные изгибы, начерченные тенями по светлому песку, – убегали вдаль, к теряющимся в ночи очертаниям следующей скальной гряды.
– Открытая Пустыня, – прошептала она.
– Придется переходить тут, – отозвался он. – Далековато… – Его голос глухо звучал из-под фильтра-респиратора.
Джессика посмотрела налево, направо – но повсюду под ними был лишь песок.
Пауль же глядел вперед – туда, где тени дюн неспешно следовали за быстрой арракийской луной.
– Километра три-четыре, – сказал он.