Ирулан содрогнулась, поняв, что Ганима — истинная фрименка, где дети не уступали взрослым в кровожадности. В конце концов именно фримены добивали раненых на поле боя, избавляя женщин от ухода за ними. Ганима же, говоря голосом фрименского ребенка, выражала свои мысли языком зрелого человека, тем еще больше усиливая тот ужас, который внушала завеса кровной мести, которая, словно аура, окружала Ганиму.
— Решено, — произнесла Алия и отвернулась, чтобы скрыть радость, загоревшуюся в ее глазах. — Мы подготовим официальное извещение о помолвке. Подписи заверят виднейшие представители Великих Домов. Фарад'н не станет ни минуты сомневаться…
— Он будет сомневаться, — возразила Ганима, — но приедет. При этом с ним будет охрана, но разве ей придет в голову защищать его от меня?
— Из любви к тому, что пытался сделать Пауль, — запротестовала Ирулан, — давайте хотя бы оформим это как несчастный случай или как результат какого-то внешнего заговора…
— Мне доставит удовольствие показать окровавленный нож моим братьям, — отрезала Ганима.
— Алия, я прошу тебя, — сказала Ирулан. — Оставь эту безумную затею. Выступите против Фарад'на открыто, пусть что-нибудь…
— Нам не нужно публичное объявление вендетты, — заявила Ганима. — Вся Империя прекрасно знает, какие чувства мы испытываем по отношению к Фарад'ну. — Она показала на рукав своего платья. — Мы носим сейчас желтый цвет траура. Неужели вы думаете, что если я надену черное платье фрименской невесты, то это кого-нибудь одурачит?
— Будем молиться, что это одурачит Фарад'на и делегатов Великих Домов, которые явятся заверять наши подписи на…
— Каждый из этих делегатов выступит против вас, когда все раскроется, — сказала Ирулан, — и вы прекрасно это знаете!
— Очень ценное замечание, — сказала Ганима. — Выбери подходящих делегатов, Алия. Они должны быть такими, чтобы потом их не жалко было бы ликвидировать.
Ирулан в отчаянии всплеснула руками и выбежала из комнаты.
— За ней должен быть неусыпный надзор, чтобы она не сумела предупредить своего племянника, — распорядилась Ганима.
— Не пытайся учить меня, как плести заговоры, — сказала Алия и вышла из комнаты вслед за Ирулан, правда, не столь поспешно. Охрана и адъютанты вихрем закружились вокруг нее, словно песчинки, крутящиеся вокруг червя, поднимающегося из песка.
Когда за теткой закрылась дверь, Ганима печально покачала головой. Все происходит так, как думали мы с бедным Лето, Боже мой! Лучше бы тигр убил меня вместо него.
Многочисленные силы стремились контролировать близнецов Атрейдесов. Когда же было объявлено о смерти Лето, заговоры и контрзаговоры умножились. Примите во внимание разнообразие мотивов: Община Сестер боялась Алие, как зрелого воплощения Мерзости, но желало сохранить генетические признаки Атрейдесов, носительницей которых она являлась. Церковные иерархи Аукафа и хаджа искали власти, которая досталась бы им вместе с наследниками Муад'Диба. ОСПЧТ хотел получить доступ к богатствам Дюны. Фарад'н и его сардаукары жаждали вернуть себе былую славу Дома Коррино. Космическая Гильдия боялась уравнения Арракис — меланжа; без Пряности настал бы конец навигациям. Джессика хотела поправить свои отношения с Бене Гессерит, испорченные из-за ее непослушания Сестрам. Мало кому приходила в голову мысль спросить самих близнецов об их планах, до тех пор пока не стало слишком поздно.
Книга Крео
Вскоре после ужина Лето увидел, как мимо него прошел человек, направившийся в его покои через сводчатый проход, и мысленно двинулся вслед за незнакомцем. Проход остался, открытым, и Лето видел, что люди что-то делают в его створе — мимо провезли несколько корзин с Пряностью, прошли три женщины в замысловатой одежде контрабандистов. Человек, за которым мысленно отправился Лето, ничем не отличался от остальных, кроме того, что очень походил на Стилгара — Стилгара в молодости.
То было совершенно особое путешествие ума. Время наполняло Лето, как наполняют звезды большую галактику. Он мог видеть бесконечные массивы Времени, но сначала надо было проникнуть в свое собственное будущее, чтобы понимать, в каком именно временном интервале находится сейчас его плоть. Многоликая память живущих в нем людей то наступала, то отступала, но теперь вся она без остатка принадлежала Лето. Эта память приливала, словно прибой, но если волна вздымалась слишком высоко, то стоило только приказать ей, как она тотчас уходила обратно в океан Времени, оставляя позади себя царственного Гарума.
Время от времени Лето приходилось прислушиваться к тому, о чем вещали ему те жизни. Кто-то выступал, как суфлер на сцене, высовывая голову из будки, стараясь подсказать, как вести себя в той или иной ситуации. Во время мысленной прогулки неожиданно появился отец и сказал: «Ты еще ребенок, который ищет стать мужчиной. Когда же ты станешь мужчиной, то будешь тщетно искать ребенка, каким ты был когда-то».
Временами его одолевали блохи и вши, которых было в старом сиетче великое множество. Никто из живших здесь людей, питавшихся пищей, богато приправленной Пряностью, казалось, не страдал от этих тварей. Был ли у этих людей иммунитет против них или за многие годы такой жизни они просто смирились с этим неудобством и перестали его замечать?
Да и вообще, кто были эти люди, собранные Гурни? Как попали они в это место? Действительно ли это был легендарный Якуруту? Множественная память давала ответы, которые очень не нравились Лето. То были безобразные люди и безобразнее всех был Гурни. Совершенство, однако, витало в этих местах, неуловимое, скрытое под отвратительной наружностью.
Отчасти Лето сознавал, что пристрастился к Пряности, которой была обильно сдобрена вся здешняя еда. Детское тело стремилось восстать, но маска его буквально бредила от присутствия памяти поколений множества давно прошедших эпох.
Сознание вернулось с прогулки, и Лето стало интересно, осталось ли тело с сознанием. Пряность мешала мыслить и чувствовать. Мальчик чувствовал, что самоограничения громоздятся над ним, словно дюны, которые, подползая к скалам, образуют возле них грандиозные насыпи, надвигаясь одна на другую. Сначала к подножию скалы ложатся несколько песчинок, но постепенно гора песка растет, и скоро на этом месте к небу вместо скалы вздымается огромная песчаная гора.
Но внизу, под этой массой оставался крепкий, несокрушимый камень.
Я все еще пребываю в трансе, подумал Лето.
Он знал, что скоро достигнет развилки путей жизни и смерти. Надзиратели снова заставили его принимать Пряность, посылая его в наркотический дурман, будучи каждый раз недовольными теми ответами, которые он давал на их вопросы по возвращении. И всякий раз его ожидал изменник Намри со своим ножом. Лето знал бесчисленное множество прошлых и будущих событий, но так и не понял, чем можно угодить Намри… или Гурни Халлеку. Они хотели чего-то большего, чем рассказы о видениях. Развилка жизни и смерти манила к себе Лето. Он понимал, что жизнь его должна содержать некое внутреннее значение, которое несет ее превыше конкретного характера видений. Размышляя об этих требованиях, Лето почувствовал, что его внутреннее сознание есть его истинное существование, а внешнее существование есть не что иное, как транс. Это приводило его в ужас. Он не желал возвращаться в сиетч с его блохами, с его Намри и с его Гурни Халлеком.