— Мой господин, я не…
— Дункан, подумай о невежестве Нунепи. Он — квинтэссенция моего урока.
— Простите мою тупость, господин, но я не понимаю сути ваших слов о военных.
— Они думают, что, рискуя жизнью, приобретают право применять любое насилие к врагам, которых сами же и выбирают. Это ментальность завоевателей. Нунепи думает, что не отвечает за любые действия против чужих.
Айдахо посмотрел на дверь, через которую стражницы вывели Нунепи.
— Он очень старался, но проиграл, мой господин.
— Но при этом он освободил себя от уз прошлого и отказался платить за это.
— В глазах своего народа он является патриотом.
— А кем он является в собственных глазах? Орудием истории.
Айдахо понизил голос и придвинулся еще ближе к Лето.
— Насколько вы отличаетесь от нас, господин?
Лето усмехнулся.
— Ах, Дункан, как я люблю твою восприимчивость. Ты заметил, что я сделан из совершенно другого теста. Неужели ты уверен, что я не способен проигрывать?
— Такая мысль действительно приходила мне в голову.
— Только неудачники могут прятать свою гордыню под покров «великого прошлого», мой старый друг.
— Вы с Нунепи похожи в этом отношении?
— Воинствующие миссионерские религии разделяют эту иллюзию «гордого прошлого», но лишь немногие понимают конечную опасность этого взгляда для человечества в целом — опасность ощущения собственной свободы от ответственности за свои действия.
— Какие странные слова, мой господин. Как мне следует понимать их смысл?
— Смысл заключается в том, что тебе говорят. Ты не способен слушать?
— У меня есть уши, мой господин.
— Неужели? Что-то я их не вижу.
— Вот они, мой господин. Вот и вот? — Айдахо коснулся рукой поочередно обоих своих ушей.
— Но они же ничего не слышат. Следовательно, у тебя нет ушей — ни здесь, ни здесь.
— Вы смеетесь надо мной, мой господин.
— Слышать — значит слышать. То, что существует, не может быть сделано заново, поскольку оно уже существует. Быть — значит быть.
— Ваши странные слова…
— Суть не более чем слова. Я их произнес. Они прозвучали и их больше нет. Их никто не услышал, следовательно, они уже не существуют. Если же они не существуют их можно произнести снова, тогда, может быть, их кто-нибудь услышит.
— Зачем вы делаете из меня шута, мой господин?
— Я ничего не делаю с тобой, кроме того, что произношу слова. Я говорю их без всякого риска оскорбить тебя, ибо убедился, что ты лишен ушей.
— Я не понимаю вас, мой господин.
— Начало всякого познания — это открытие факта, что ты чего-то не понимаешь.
Айдахо не успел ничего ответить, так как Император подал знак одной из женщин, и та взмахнула рукой перед хрустальным экраном за помостом, на котором возлежал Лето. На ровной поверхности появилось трехмерное изображение площади, где должны были наказать Нунепи.
Айдахо отступил к центру зала и внимательно вгляделся в изображение. В середине площади возвышался помост, на котором были установлены треугольные металлические козлы; к ним был привязан раздетый донага посол. Его одежда лежала рядом. Говорящая Рыба могучего телосложения в маске взмахнула длинной плетью с несколькими тонкими концами. Айдахо узнал в ней одну из женщин, которые встречали его на Арракисе.
По сигналу офицера Говорящая Рыба нанесла первый удар по обнаженной спине.
Айдахо вздрогнул. Толпа затаила дыхание. В том месте, где кончики плети коснулись спины, появились багровые полосы. Нунепи молчал.
На его спину вновь опустилась плеть; при втором ударе из полос появилась кровь.
Плеть опустилась еще раз, на этот раз кровь потекла тонкими струйками.
Лето ощутил печаль. Наша слишком старательна, подумал он. Она убьет его, а это создаст проблемы. — Дункан! — позвал Лето.
Айдахо стряхнул с себя наваждение, оторвался от изображения и постарался забыть яростный крик толпы, который она испустила после особенно кровавого удара плетью.
— Пошли кого-нибудь прекратить порку после двадцатого удара, — приказал Лето. — Пусть объявят, что Император оказался настолько великодушен, что решил смягчить наказание.
Айдахо поднял руку и сделал знак одной из Говорящих Рыб. Женщина кивнула и выбежала из зала.
— Подойди ко мне, Дункан, — сказал Лето.
Ожидая нового подвоха, Айдахо вернулся к ложу Императора.
— Все мои действия, — сказал Лето, — это уроки, которые следует усваивать.
Айдахо боролся с желанием оглянуться и досмотреть сцену наказания Нунепи. Что это за звук? Стоны посла, заглушаемые ревом толпы? Эти крики пронзали душу Айдахо. Он посмотрел Лето прямо в глаза.
— У тебя на уме какой-то вопрос, — сказал Лето.
— Много вопросов, мой господин.
— Говори.
— Какой урок заключается в наказании этого глупца? Что мы скажем, когда нас начнут спрашивать об этом?
— Мы скажем, что никому не позволено хулить Бога-Императора.
— Это кровавый урок, мой господин.
— Он не такой кровавый, как некоторые уроки, преподанные в свое время мне.
Айдахо недовольно покачал головой.
— Из этого не выйдет ничего хорошего.
— Это очень точное замечание!
Охота за памятью предков многому научила меня. Паттерны, ах, эти паттерны. Больше всего раздражают меня слепые приверженцы либерализма. Я не верю в крайности. Почешите как следует консерватора и вы обнаружите человека, который предпочитает прошлое самому светлому будущему. Почешите либерала, и вы обнаружите кабинетного аристократа. Либеральные правительства всегда вырождаются в аристократии. Бюрократия всегда предает искренние намерения людей, формирующих такие правительства. Непосредственно с самого начала, мелкие личности, попавшие в правительство, обещавшее равномерно распределить социальный гнет, оказываются заложниками бюрократической аристократии. Естественно, все бюрократии в этом отношении ведут себя одинаково, но какое это лицемерие, обнаружить знакомый образчик под лозунгами равенства, начертанными на либеральных знаменах. Ах, если эти паттерны чему-то и научили меня, так это тому, что они всегда повторяются. Мое угнетение, в широком смысле слова, ничем не лучше и не хуже всех прочих, но я по крайней мере преподаю людям новый урок.
(Похищенные записки)
Начало темнеть, когда настала очередь аудиенции для делегации Ордена Бене Гессерит. Монео подготовил Преподобную Мать, извинившись за задержку и передав ей уверения Лето.