— Испытай меня.
Она думает, что я сейчас поделюсь с ней тайной. Что ж, скажи ей одну из них.
— Демократия может заблудиться, если впереди электората пойдут козлы. Словно перед стадом баранов. Вы получите богатых, жадных, преступников, тупых лидеров и так далее до тошноты.
— Ты думаешь точно так же, как мы.
Господи! Как отчаянно она хочет, чтобы мы были похожи на них.
— Ты говоришь, что вы были бюрократами, когда восстали. Вы знаете свой порок. Находящаяся на вершине власти бюрократия, которая неприкосновенна для электората, всегда лишает систему энергии. Она ворует ее у престарелых, у пенсионеров — у всех и каждого. Особенно же у тех, кого мы именуем средним классом, потому что именно он производит больше всего энергии.
— Вы полагаете, что вы и есть… средний класс?
— Мы не думаем, что мы нечто раз и навсегда фиксированное. Но Другая Память говорит нам о пороках бюрократии. Допускаю, что у вас есть некая форма гражданской службы для «низов».
— Да, мы позаботились о наших низах.
Какое отвратительное эхо в этом зале.
— Тогда вы знаете, как это размывает голосование. Люди не голосуют. Инстинкт говорит им, что это бесполезно.
— Как бы то ни было, демократия — глупая идея!
— Мы согласны с этим. Она очень склонна к демагогии. Это болезнь, которой весьма подвержена любая система, стоящая на избирательном праве. Однако демагога очень легко распознать. Они много жестикулируют и говорят, как трибуны, и используют слова, в которых звенят религиозный пыл и устрашающая искренность.
Она смеется!
— Искренность, за которой ничто не стоит, требует большой практики, Дама. Эту тренировку всегда можно распознать.
— С помощью Вещающего Истину?
Что это она так подалась вперед? Теперь она никуда не денется.
— Это может распознать любой, кто знает признаки: Репетиция. Повторы. Потуги заострить внимание на словах. Не обращайте внимания на слова. Следите за тем, что этот человек делает. Только тогда вы поймете его истинные мотивы.
— Значит, у вас нет демократии.
Поделись со мной еще какими-нибудь секретами Бене Гессерит.
— Нет, у нас есть демократия.
— Мне кажется, что ты сказала…
— Мы хорошо ее охраняем, следя за всеми вещами, о которых я только что говорила. Опасность велика. Но не менее велико и вознаграждение.
— Ты понимаешь, что ты мне только что сказала? Что вы все — скопище дур!
— Приятная леди! — произнес футар.
— Заткнись, не то я отошлю тебя назад в стадо!
— Ты не слишком приятная леди, Дама!
— Ты видишь, что ты наделала, ведьма? Ты уничтожила его.
— Полагаю, что вы всегда найдете замену.
О, посмотрите-ка на эту улыбку.
Луцилла изобразила на лице подобную гримасу, начав дышать в том же ритме, что и Великая Досточтимая Матрона. Видишь, как мы похожи? Конечно, я стараюсь нанести тебе вред. Не сделала бы ты то же самое на моем месте?
— Итак, вы знаете способ заставить Демократию делать то, что захотите, — в тоне сквозило издевательство.
— Техника довольно тонкая, но достаточно простая. Вы создаете общество, в котором большинство людей недовольно, смутно или глубоко.
Она именно так видит проблему. Смотри, как она кивает твоим словам.
Луцилла держала себя в ритме этих кивков Великой Досточтимой Матроны.
— Такое положение порождает волну чувства мстительного гнева. Потом под этот гнев подставляются мишени, которые вы сами выбираете.
— Это диверсионная тактика.
— Я предпочитаю говорить об этом, как об отвлечении внимания. Не давайте им времени задавать вопросы. Хороните свои ошибки в нагромождении новых законов. Вы движетесь в царство иллюзий. Тактика корриды.
— О да. Это хорошо!
Она почти ликует. Подкинь ей еще.
— Хорошенько размахивайте плащом. Они накинутся на него, и только потом поймут, что за ним нет матадора. Это расхолаживает электорат точно так же, как расхолаживает быка. В следующий раз еще меньше людей разумно воспользуются своим голосом.
— Именно поэтому мы так и поступаем.
Мы поступаем! Она прислушивается к себе?
— Потом вы обрушиваетесь на апатичный электорат. Заставляете его испытать чувство вины. Держите его в скуке. Подкармливаете его. Развлекаете его. Не переусердствуйте!
— О нет, мы никогда не переусердствуем в этом.
— Дайте им понять, что они будут голодать, если нарушат строй. Пусть они посмотрят, как плохо бывает тем, кто раскачивает лодку.
Спасибо тебе, Верховная Мать. Это очень подходящий образ.
— Но не допускаете ли вы, чтобы иногда за плащом случайно оказался живой матадор?
— Конечно! Ату его! Потом можете спокойно ждать, когда смешливые умолкнут сами по себе.
— Я знала, что вы не способны допустить у себя демократию!
— Почему ты мне не веришь?
Ты испытываешь судьбу.
— Потому что тогда вам надо было бы ввести у себя открытое голосование, жюри, судей и…
— Мы называем их прокторами. Это что-то вроде жюри в полном составе.
Она немного растеряна.
— И никаких законов… установлений, или как вы их там называете?
— Разве я не говорила, что мы рассматриваем их раздельно? Установления — это прошлое, законы — будущее.
— Вы как-нибудь ограничиваете права этих… прокторов?
— Они могут принимать любые решения, которые пожелают, точно так, как это делают члены судебного жюри. Будь проклят закон!
— Это очень тревожная идея.
Она действительно взволнована. Смотри, как поскучнели ее глаза.
— Первое правило нашей демократии — никаких жюри, ограниченных рамками закона. Такой закон глуп. Просто удивительно, насколько глупы могут быть люди, когда они начинают действовать малыми самодостаточными группами.
— Ты называешь меня глупой, не так ли?
Берегись оранжевых бликов.
— Кажется, есть такой закон природы, который гласит, что почти невозможно, чтобы замкнутая самодостаточная группа людей действовала просвещенно.
— Просвещенно? Я так и знала.
Это опасная улыбка. Будь осторожной.
— Это означает течение по направлению сил жизни, таким образом выстраивая свои действия, чтобы жизнь могла продолжаться…
— При этом, естественно, большинство должно быть счастливо.