Веселье вытеснило страх. Он улегся без смеха.
— Дункан!
— М-м-м! — В этом звуке послышалось отчуждение ментата.
— Белл сказала, что Бене Гессерит использует слова, как оружие, в виде Голоса. «Инструмент управления» — назвала она его.
— Это урок, который ты должна усвоить, как инстинкт. Они никогда не решатся обучать тебя чему-то более глубокому, пока ты не пройдешь эту ступень. Они просто не смогут тебе доверять.
Но тогда я не смогу верить тебе.
Она отодвинулась от него и посмотрела в глазок видеокамеры, поблескивающий в стене.
Они все еще испытывают меня.
Мурбелла была уверена, что учителя между собой обсуждают ее. Разговоры затихали при ее появлении. Они смотрели на нее с таким выражением, словно она была представителем редкого биологического вида.
В мозгу зазвучал голос Беллонды.
Щупальца ночного кошмара. Потом наступило утро. Она выполняла упражнения, и запах пота бил ей в ноздри. Она проходит испытание и должна держаться на расстоянии трех шагов от Преподобной Матери. Слышен голос Белл:
— Никогда не становись экспертом, это подавляет способность рассуждать.
Все это из-за того, что я спросила, нет ли слов, которые могут привести в Бене Гессерит.
— Дункан, почему они смешивают духовное и физическое учения?
— Тело и дух взаимно укрепляют друг друга. — Голос прозвучал сонно. Будь он проклят! Он опять засыпает.
Она потрясла Дункана за плечо.
— Если слова ни черта не значат, то почему они так много говорят о дисциплине?
— Паттерн, — пробормотал он сквозь сон. — Грязное слово.
— Что? — Она снова изо всех сил встряхнула его.
Дункан перевернулся на спину и, едва шевеля губами, произнес:
— Дисциплина — это образец, образцу нельзя подражать, это неправильно. Они говорят, что все мы — творцы образцов… мне думается, для них это то же самое, что «порядок».
— Но чем образец так плох?
— Он дает другим в руки рычаг для нашего уничтожения или заманивания в западню… которой мы не можем избежать, так же, как и не можем ничего изменить в естественном ходе вещей.
— Ты сказал неправду о духе и теле.
— Гм-м-м, что?
— Это давление, которое прижимает одного человека к другому.
— Разве это не то же самое, что я сказал? Эй! Ты собираешься говорить или спать, или как?
— Или как. Мы не будем спать сегодня.
Дункан тяжело вздохнул.
— Они, кажется, не собираются укреплять мое здоровье.
— Никто из них и не обещал тебе этого.
— Это приходит позже, после испытания.
Она знала, что он ненавидит само воспоминание об этой муке, но не смогла промолчать. Страшная перспектива захватила ее до глубины души.
— Ладно! — Он сел, взбил подушку и, подложив ее себе под спину, уставил на Мурбеллу изучающий взгляд. — Так в чем дело?
— Как они умны со своими словами-оружием! Она привела к тебе Тега и сказала, что ты несешь за него полную ответственность.
— Ты не веришь в это?
— Он думает о тебе, как о своем отце.
— Это не так.
— Нет, но… но ты сам разве не думал так о старом башаре?
— Когда он восстанавливал мою память… Ну да.
— Вы оба — пара интеллектуальных сирот, которые постоянно ищут родителей, которых нет с вами. Он не имеет ни малейшего представления о том, какую боль ты ему причинишь.
— Это означает разбить семью.
— Итак, ты ненавидишь в нем башара и очень рад, что сможешь причинить ему боль.
— Я этого не говорил.
— Почему он так важен для них?
— Башар? Он военный гений, всегда совершал то, чего от него никто не ждал. Он побеждал противников тем, что всегда появлялся там, где его не ждали.
— Но разве этого не может делать кто-то другой?
— Может, но не так, как это делал он. Он сам изобретает тактику и стратегию. Вот так! — Он яростно щелкнул пальцами.
— Еще больше насилия, как у Досточтимых Матрон.
— Не всегда. Башар имел репутацию человека, способного побеждать без сражений.
— Я знаю историю.
— Не доверяй ей.
— Но ты только что сам сказал…
— История фокусирует свое внимание на столкновениях и конфронтации. В этом есть доля истины, но не вся истина. Есть упрямые вещи, которые прячутся под многочисленными наслоениями, нагроможденными историками.
— Упрямые вещи?
— История касается женщин, которые сеют рис, погоняя буйвола, который тянет ее плуг. В это время ее муж скорее всего воюет в чужой стране, не так ли?
— Но почему это — упрямая вещь, и почему это важнее, чем…
— Ее дети в доме, они хотят есть, им нужна пища. Мужчины в это время предаются своему сезонному сумасшествию. Но кто-то должен пахать. Она и только она — образ человеческого упорства.
— В твоих устах это звучит очень горько… И вообще мне кажутся странными твои слова.
— Учитывая мой военный опыт?
— Да, и то, что Бене Гессерит постоянно подчеркивает, что его башар и его элитные войска… и…
— Ты думаешь, что важные сами по себе люди занимаются важным самим по себе насилием? Они могут переехать женщину, пашущую на волах?
— Почему нет?
— Потому что очень немногие могут избежать их колесниц. Насильники проезжают мимо женщин, пашущих землю, и редко видят, что они только что прикоснулись к основной реальности. Бене Гессерит просто не мог пройти мимо этого.
— Опять-таки почему нет?
— Важные сами по себе имеют ограниченный кругозор, потому что все время скачут в пределах мертвой реальности. Женщины и плуг — это реальность жизни. Без реальности жизни не может существовать человечество. Мой Тиран ясно видел это. Сестры благословляют его за это, не переставая проклинать.
— То есть ты сознательно принимаешь участие в воплощении их мечты?
— Кажется, так оно и есть. — В его голосе прозвучало искреннее удивление.
— Ты до конца честен с Тегом?
— Он спрашивает, я даю ему искрение ответы. Я не верю, что можно совершать насилие из чистого любопытства.
— И ты действительно несешь за него полную ответственность?
— Это не совсем то, о чем она говорит.
— Ах, любовь моя. Это не совсем то. Ты называешь Беллонду лицемеркой, но не называешь так Одраде. Дункан, если бы ты только знал…